Дмитрий Манасыпов - К далекому синему морю

Любовь? А он не пытался? Пытался. Только как-то не находил того, что искал. Страсть? Было дело, пару-тройку раз за все эти годы. Да так, что сердце с душой в лохмотья и ошметки. Так, что потом никого и ничего не просто не хотелось. Подпускать к себе близко не подпускал. Чтобы снова не напороться.

Рвать самого себя, когда все заканчивалось, оборачивалось тем же, что было до Беды? Надо оно ему?

Да, с тобой хорошо, а дальше? Что у тебя за душой, кроме умения возвращаться из темноты за стенами фортов? Сколько ты будешь пытаться пройти дальше на юг, ища тех, кто погиб во время ракетной атаки? Ты думаешь обо мне, о том, что мне нужно надежное плечо и чтоб как за каменной стеной?

Думал? Думал. Только они уходили. К владельцу пекарни. К заместителю начальника администрации. К хозяину швейной мастерской. За самую настоящую каменную стену, возводимую патронами, чужим трудом и достатком. Все как до Беды. Только вместо «форда», квартиры в четыре комнаты и двух поездок за границу – новые ботинки раз в год, конура в две комнатушки, но под крышей и всегда полный ларь еды. Меняется время, не меняются люди. И он же не имел претензий. Практичность всегда должна побеждать глупые желания, диктуемые чаще всего не головой. А тем, что на сантиметров восемьдесят ниже.

Так что… так что все чувства Морхольда теперь либо прятались глубоко внутри, либо… еще глубже. Зато его крайне обожали веселые девушки со стародавней профессией, реализующие свое призвание сразу в нескольких местах Кинеля. И Морхольд, что тут врать, относился к этому нормально. Благо до аптек сталкеры добирались первыми и всегда уносили с собой не только медикаменты.

Как говорил один ехидный француз в старом-старом фильме его детства: это же как кровопускание, полезное и такое приятное. Морхольд платил врачам? Да. Так почему не заплатить за свое здоровье шлюхам?

– Ты устал, как мне кажется…

Она не двигалась. Во всяком случае, звуков из-за ширмы не доносилось.

– Ты уверен, что тебе не стоит отдохнуть?

Морхольд вздохнул:

– Ну, так…

Ширма зашелестела, отодвигаясь.

– А если так?

Морхольд отвлекся от рассматривания пуговиц комбинезона и поднял голову. Набрал воздуха и не захотел выпускать его наружу.

Комплект пришелся ей впору. Про прозрачную разлетайку, расходившуюся в стороны под маленькой острой грудью, он и не подозревал. А та, оказывается, в пакете была. Обшарить лавку с нижним бельем оказалось правильным решением. Результат ему очень понравился. Результат хотелось обнять, прижать и гладить. Долго и со старанием.

Она вздохнула, когда его руки прошлись по чуть дрожащему животу. Теплому, нежному, с крохотным задорно торчащим пупком. И губы, казавшиеся припухшими, вдруг оказались очень близко. Пахли миндалем и давно забытым запахом помады. И Морхольд, прижав к себе это нежное тело, забыл обо всем.

В рухнувшем мире все же осталось еще много хорошего и чудесного. Как правило, самые главные чудеса всегда оказывались крайне просты и незамысловаты. И из-за этого становились еще более чудесными. Изумительными, великолепными, будоражащими и заставляющими никогда их не забывать. И если говорить про те, что трогали Морхольда сильно и навсегда, то их и раньше он знал не так и много.

Кинофильмы, рассветы на Кавказе, справочники по униформе времен наполеоновских войн и женщины. И не сказать, что сейчас ему бы хотелось полистать иллюстрированный сборник по истории хайлендерских полков Великобритании или насладиться раритетом в виде открыток Олега Пархаева. Или посозерцать алые полосы появляющегося из темноты Кавказского хребта. Или насладиться новым фильмом – да хотя бы Усатого Бесогона.

Женщина, тоненькая и манящая, была куда сильнее всего прочего.

Морхольд хотел было поднять ее на руки, но она его остановила:

– Нет-нет, мой друг… я же видела, как ты ходишь.

Стало ли стыдно? Да нет, чего стыдиться, когда она на самом деле умна? И он постарался ни о чем не думать, да оно и получилось само по себе.

Свет остался. Свечи, стоявшие на столе, горели ровно, не подрагивая. Тени ложились на все оттенки красного, что были здесь повсюду. Тени, старательно и нежно сливающиеся друг с другом. Перетекающие одна в другую, превращающиеся в одну, распадающиеся на какое-то время и касавшиеся только в одном месте.

Свечи изредка потрескивали фитилями в такт печи и кровати, все же не новой. Кроме треска и приглушенных звуков, тонущих в накатывающих других, более живых и громких, в комнате не звучало ничего. Только из-за тяжелой двери, наращивая темп, пробивались ритмичные удары танца. Совпадали с биением сердец, разгоняли их еще больше, заставляли треск превращаться в одну протяжную долгую ноту, поднимающуюся вверх вместе с хриплой прекрасной кантатой, исполняемой неожиданно выпавшей Морхольду удаче. Красивой и тонкой удаче со странно прекрасным лицом Буратино.

Позже, смотря в потолок, сплошь в трещинах известки, они молчали. И курили. Оба. Дым стлался, смешиваясь с тлеющим углем и все так же потрескивающими свечами.

Морхольд изредка поглядывал на женщину. Любовался тонким смуглым телом, еще поблескивающим высыхающими капельками пота на задорно, по-девичьи торчащей груди. Отсутствие яркого света скрадывало возраст. Хотя он легко видел его по небольшим морщинкам на шее.

– Я не ошиблась… – она перевернулась на бок, закинула на его бедро легкую и сильную ногу. – Редкий случай, когда хорошо просто так, и все тут. И даже в клуб выходить не хочется.

– Клуб?

– Да. Бар и клуб, и моя кантина.

– Что? – Морхольд удивился.

– Мос Эйсли, дурачок.

– Ты фанатка звездных войн?

– Да. – Женщина перевернулась на живот, подперла острый подбородок руками. – И что?

Он пожал плечами. Да и ничего.

– Ну сказал бы что-нибудь, а? Что подобного никогда у тебя не случалось, что ты готов упасть на колени к моим ногам, что я самое прекрасное в твоей жизни. Ну?

– Прекрасный у тебя голеностоп, – Морхольд зевнул, погладил ее пятку. Женщина заболтала ногой, чуть ли не крутя кукиши пальцами. – Просто идеальный.

– Я внучка футболиста.

– Здорово. – Он провел ладонью по ее плечу, ощутил на крохотный миг, как ее гладкая щека прижалась к его руке. – Спасибо тебе. Мир стал теплее и добрее.

– Да ну тебя… – она встала, облитая рыжим светом, тонкая, сильная, красивая. – Срулил бы ты быстрее.

– Срулю. А почему быстрее?

– Да кажется мне, милок, что с тобой захочется остаться. А мне оно не надо. Так что буду помогать тебе срулить быстрее. Тем более, думаю, пришел ты сюда не только трусами торговать.

Морхольд усмехнулся, садясь и натягивая… именно трусы. Спасибо запасам хозяина его отрадненского бункерка. Только вот трусы тот подбирал совершенно идиотские. Эти, например, украшал бэтменский значок.