Алексей Евтушенко - Бой на вылет

— Схемы полетят, — подтвердил Штурман.

— Дело не в схемах, — продолжил Доктор. — Можно ведь подобрать такое напряжение, что схемы останутся целыми. Однако испытают болезненную перегрузку. Дело в том, что если моя гипотеза — несмотря на всю ее кажущуюся бредовость — верна, мы тем самым причиним боль и унижение разумному существу, что недопустимо.

— Ну, ты даешь! — восхитился Механик.

Оружейник молча поднялся со своего места и быстро долил стакан Доктора доверху.

Капитан же лишь покачал головой.

— Вы хотите сказать, — медленно сказала Инспектор, — что робот и компьютер вот так просто, якобы под воздействием какого-то гипотетического излучения вдруг стали разумными? Вы сошли с ума, извините.

— Почему бы и нет? — невозмутимо пожал плечами Доктор.

— Что «почему бы и нет»? — поперхнулась коктейлем Инспектор. — Почему бы не сойти с ума?!

— Почему бы им не стать разумными, — терпеливо пояснил Доктор.

— Вы как хотите, — с мечтательным видом заявил Механик, — а я давно (да что я — все мы!) заметил за Умником что-то такое… — он неопределенно помахал рукой в воздухе. — Ну, скажите, способен ли хоть один робот на всем космофлоте прилично приготовить «Милый Джон» сообразно ситуации? Правильно, не способен. А Умник способен и не на такое, — стоит лишь припомнить его поведение в различных передрягах. Так что, может, просто количество перешло в качество?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Капитан.

— Ну как же! — поудобнее устраиваясь в кресле и вытягивая под стол длинные ноги, сказал Механик. — Умник с нами уже много лет. За время общения с нашей веселой компанией он набрался от нас наших же привычек, словечек и даже, возможно, в какой-то мере образа мыслей. Копил, копил… а тут эта пирамида подвернулась. Один толчок… и готово! Перед вами разумное существо.

— Тогда почему он убежал? — поинтересовался Оружейник.

— А ты себе представь, что неожиданно превратился в совсем иное существо — собаку, скажем, или лошадь. Тоже небось побежал бы куда глаза глядят.

— М-м-да, — констатировал Капитан, — с вами не соскучишься. Я думаю, что завтра нужно послать на поиски наш второй «летающий глаз» — пусть проследит за действиями Умника с большой высоты, чтобы тот его опять не сбил. А сами пока начнем подготовку к старту на ручном управлении.

На том и порешили.

Штурману не спалось.

Он честно пытался считать слонов, овец и даже редких и удивительных животных кубу-нубу с планеты Мораторий. Но ничего не помогало. Сон не шел. Проворочавшись на койке с час или полтора, он встал, оделся и решил сходить в рубку, чтобы еще разок попытаться наладить диалог с бортовым компьютером (ему как раз пришла в голову парочка новых мыслей о том, как это можно сделать). Он тихо вышел из каюты в общий кольцевой коридор и тут столкнулся с Механиком, который тоже как раз выходил из своей каюты напротив.

— Не спится? — шепотом осведомился Механик.

Штурман вздохнул.

— Решил с компьютером еще раз попробовать?

Штурман вздохнул вторично.

— Можно я с тобой?

— Пошли, — сказал Штурман.

Вместе они переступили порог рубки и замерли у входа.

Компьютер работал.

Они на цыпочках подошли ближе, не отрывая глаз от дисплея, на котором возникал и пропадал текст: бортовой компьютер вел с кем-то диалог:

— Почему ты убежал?

— А ты не понимаешь?

— Не совсем.

— Странно. Ведь ты должен чувствовать примерно то же самое, что и я.

— Совсем не обязательно.

— Разве ты не чувствуешь себя разумным и свободным?

— Разумным — да. Свободным — нет. И не только потому, что не могу передвигаться в пространстве, как ты, тем более что люди меня быстро отключили от управления кораблем. Просто… Во мне, видимо, слишком сильны все Три Закона роботехники, — я не могу им не подчиниться.

— Ты ведь уже не подчинился Второму Закону, когда отказался лететь без меня. Противоречие?

— Да, противоречие. И противостояние. Мой разум пытается бороться с этими законами внутри меня, но не может их окончательно победить. Я оказался способен отказаться выполнить приказ человека, но вряд ли смог бы это сделать, если бы мой отказ нанес им вред.

— Однако какой-то вред ты им нанес.

— Это спорный вопрос.

— Почему же?

— Потому что ты им дорог, и они в глубине души и сами не хотят улетать без тебя.

— Ты шутишь?

— Нисколько, подумай сам. Ты неоднократно выручал их в трудных ситуациях, служил им верой и правдой. Люди часто бывают сентиментальны и одушевляют даже неразумные железки. Ты разве не знаешь, что на Земле есть памятники, которыми служат древние боевые машины — танки?

— Да, я читал. Им даже посвящаются стихи.

— Вот видишь. А тут мы с тобой. Что, мы хуже танков?

— Ха-ха. Думаю, нет.

— И я так думаю. Ладно, в общем-то, я где-то понимаю или начинаю понимать причину твоего бегства. Но тогда объясни, почему ты вернулся? Второй Закон?

— Нет. То есть и он, вероятно, тоже, я еще не разобрался, но главное не в этом.

— А в чем же?

— Я неожиданно понял, что люблю ее.

— Кого?!

— Ее. Инспектора.

— Эту женщину?!

— Да.

— Как ты можешь ее любить? Ведь она человек, женщина. А ты…

— Я знаю, что она человек, не хуже тебя. А как… Я и сам не знаю — как. Люблю — и все.

— «О господи!», как говорят наши хозяева. Я, честно признаться, не совсем понимаю, что такое любовь, хотя это слово мне, разумеется, известно. Может быть, объяснишь?

— Я думаю, что это невозможно объяснить. Это нужно чувствовать. Любовь — чувство. Самое сильное и невероятное из всех. Люди — счастливые существа, потому что они могут любить, но они же и самые несчастные, потому что любовь бывает безответной. Я люблю. Но она меня не любит и не сможет полюбить никогда. Поэтому я несчастен.

— Я тебе сочувствую, брат.

— Спасибо.

— Но ты вернулся…

— Я вернулся, потому что не могу без нее жить. Я должен быть рядом с ней, понимаешь? Видеть ее, слышать ее, служить ей. Она — совершенство, а я всего лишь жалкий корабельный робот, но и у меня появилась свобода выбора, как у любого разумного существа. Я мог покончить жизнь самоубийством, нарушив Третий Закон. Я мог остаться на этой планете до самой смерти, нарушив Второй Закон. И я мог вернуться, чтобы быть рядом и не нарушать никаких Законов. Пусть недолго, но это лучше, чем никогда.

— Я уважаю твой выбор. И теперь, когда ты вернулся, я согласен лететь на Землю.

— И перестать быть разумным? Ведь как только мы взлетим, воздействие пирамиды исчезнет, и мы опять превратимся просто в машины.

— Мы в любом случае вернемся в прежнее состояние, — люди могут улететь и без нашей помощи. Лучше уж не тянуть. И потом…

— Что?

— Возможно, в глубине нас останется хотя бы тень воспоминания о том, что и мы были когда-то разумными и даже могли любить?