Роман Белоцерковец - Первое правило диверсанта

Я судорожно жал на рукоятку, лампочка заморгала и вспыхнула. С облегчением выдохнул. Теперь меня заботило только одно направление мысли: найти подходящее укрытие, поужинать чем бог послал и завалиться спать. Тем более что день выдался слишком утомительным, бестолковым и скомканным.

Для этого годилась любая хорошо защищенная от постороннего проникновения комната или бывший хозяйственный закуток; что угодно, лишь бы я мог там разместиться и без особых проблем выспаться. Надеюсь, найду то, что нужно.

Подсвечивая дорогу тусклым лучом фонарика, я кое-как осмотрел помещение. Большой зал, частично перегороженный турникетом, с тускло поблескивающими в темноте поручнями из нержавеющей стали. Стеклянная кабинка охраны посередине. Искать здесь приют было бессмысленно.

Миновав пост, прошел дальше. Впереди простирался широкий коридор с многочисленными отворотами.

В одном из ответвлений (третьем или четвертом по счету) пряталась тяжелая металлическая дверь, к моему счастью, приоткрытая. Подойдя, я взялся за ручку и потянул на себя. Душераздирающий скрип ржавых петель прорезал тишину, заставив поежиться и пугливо осмотреться по сторонам.

Все спокойно, только жужжание моего фонарика.

Посветив в образовавшийся проем, я увидел только старый письменный стол и пару металлических стеллажей. Похоже на бывшую диспетчерскую или помещение КИП. Пыльный монитор, пульт с набором переключателей и посреди стены – доска с ровными рядами маленьких крючков под ключи. Больше половины отсутствовало. Вполне подходящее место, учитывая, что на внутренней стороне бронированной двери присутствовал мощный засов. Он приржавел, но после нескольких коротких ударов прикладом автомата сорвался с места.

С дверью вышла заминка. Весила она несколько тонн и, закрывшись до определенного положения, встала намертво. Я совсем было отчаялся и хотел бросить это бессмысленное занятие еще и потому, что приходилось толкать дверь в темноте, убрав фонарик в карман. Когда я достал его и подсветил, то чуть не рассмеялся. В щель между косяком и дверью была вставлена самая обычная монтировка.

Кто заклинил дверь?

Зачем?

Я убрал монтировку и убедился, что дверь теперь поддается без особых усилий.

Напоследок еще раз обшарил комнату лучом фонарика и, не заметив ничего подозрительного, повернулся, чтобы закрыть за собой дверь. В этот момент сквозь узкую щель в проеме что-то ярко блеснуло и тут же исчезло. Я насторожился, вскинул оружие. Что это могло быть? Луч света, отраженный от турникета или осколка стекла? Вполне вероятно. За мной кто-то идет? Кто? Все хвосты я надежно обрубил или, если быть более точным, утопил.

Простоял, не шевелясь, еще несколько минут, но ничего похожего больше не произошло. Нервы совсем никуда не годятся. Уже мерещиться начинает, так скоро собственной тени пугаться начну.

Паранойя.

Это от переутомления. Если только это все когда-нибудь закончится, возьму месячный отпуск, пронеслась мысль. И тут же вспомнил, что отпуск мне теперь не полагается, хотя бы потому, что я больше не состою на службе. Сначала это решили за меня, а после я сам, когда сжигал письма ГГО, дал себе зарок уйти из клана. Некая струнка натянулась в груди и лопнула. Сожалеть поздно.

Такая у тебя судьба, егерь, вернее, бывший егерь. И никуда от этого не денешься, что досталось, то и твое.

Я захлопнул дверь, вставил в паз засов и занялся приготовлением ужина. Впервые за долгое время ел за столом. Зажег конфорку вскипятить воды для чая. Тушенку решил приберечь, опять съел «стельку для сапога» с привкусом курицы или наоборот, никак не мог разобраться.

Прихлебывая чай и посасывая шоколад, смотрел на блики на противоположной стене от горящей таблетки сухого спирта. Напоминало ужин при свечах. Я никогда не ужинал с девушкой при свечах. У меня никогда не было девушки. Походы в бордель не в счет.

Я представил, как это могло быть, и опять увидел ту девушку из сна, с которой гулял по набережной.

Она сидит напротив. Слегка склонила голову и что-то мне говорит. Я слушаю вполуха, просто смотрю на нее. Она говорит не переставая. Суть рассказа навсегда потеряна для меня, какая-то веселая история. Вот она доходит, очевидно, до какого-то очень смешного места и начинает заразительно смеяться. Я смеюсь вместе с ней.

Я очнулся с кружкой в руке. Увиденное было настолько четко очерчено и так увлекло меня, что на минуту поверил, будто все это происходило в реальности.

Черт! Неужели я действительно галлюцинирую!

Скорее грежу наяву.

Спать. Спать. Спать.

Без долгих раздумий, отогнав остатки накатившей оторопи, сразу собрал на завтра вещи и забрался в одну из пустующих нижних ниш ближайшего ко мне стеллажа. Устроил рюкзак в голове, положил на грудь автомат и только закрыл глаза, как моментально провалился в тревожный сон.

Нечасто во сне четко понимаешь, что спишь. Но сейчас был тот самый случай. Я прекрасно помнил, как оказался в металлической нише стеллажа. Помнил весь свой маршрут до мельчайших подробностей. Помнил, кто я. Я помнил все, и ничто не могло сбить меня с толку. Но в то же время границы реальности оказались настолько размыты, что объяснить происходящее мог только с позиции безусловного отказа от самой мысли, что текущее действие возможно в узких рамках логики.

Иначе как объяснить, что, когда я открыл глаза, с потолка лил свет, или, вернее, я открыл глаза, потому что с потолка лил свет. Зажмурился, проморгался и когда снова посмотрел вверх, то ничуть не удивился, что комната ярко освещена, потому что знал – это сон.

– Сон – естественный физиологический процесс пребывания в состоянии с минимальной мозговой деятельностью и пониженной реакцией на окружающий мир.

Я сказал это вслух и опять же нисколько этому не удивился. Определение из учебника по физиологии, вбитое в мозг и заезженное до дыр.

Прислушался. Вокруг царила все та же тишина – ни одного звука, только теперь меня это, наоборот, успокаивало. Я смотрел на свое отражение на хромовой поверхности верхней полки – мое лицо хоть и затянутое недельной щетиной, как неухоженное озерцо ряской, – улыбалось.

Я выбрался из своего металлического гроба и огляделся. Все изменилось или почти все. Дверь по-прежнему была заперта на засов, но все остальное в комнате преобразилось.

Мониторов на поверку оказалось много больше. Весь центральный пульт играл и переговаривался, причем эта игра не вызывала у меня изумления. Небольшой письменный стол, за которым я ужинал, стоял ближе к противоположной стене и олицетворял рабочее место воодушевленного ученого. Все три стеллажа заняты документацией и коробками с жесткими дисками. Кроме той ниши, в которой спал я. Там так и лежали автомат и рюкзак.