Роман Белоцерковец - Первое правило диверсанта

Видимо, я слишком торопился, и был не очень аккуратен, выкладывая заново керн, и они рассекретили тайную могилу. А это означает только одно. Когда они найдут мертвеца, то поймут, что я провел их вокруг пальца и что, возможно, карта у меня. Рассчитывать на то, что они вычеркнули меня из списка я, конечно, мог: об этом говорили их расслабленные фигуры и не выставленные дозоры. Иначе, давно бы уже разговаривал со своим старым знакомым – предводителем этих головорезов. Однако человек предполагает, а бог как известно…

Вот ведь, опять встрял!

И крепко.

Эти ребята так просто не успокоятся. Они досконально прочешут местность. Просеют сквозь мелкое сито и разберут по камешку все в округе. И пока не найдут меня или окончательно не убедятся в моей смерти, от своего не отступятся.

Времени у меня немного.

Скоро начнется настоящая охота! Самая увлекательная из всех! Беспокоило только то, что дичью буду я!

Пора делать ноги.

Собрав вещи, потихоньку спустился по лестнице и незамеченным выскользнул с черного хода, хорошо, что подъезд был проходным. Оказавшись на улице, надежно огороженный от наемников зданием, поспешил покинуть этот сектор.

Если честно, то мне уже до чертиков надоело бродить по городу из одного его конца в другой, словно челнок в прядильной машине. Складывалось впечатление, будто меня нарочно то подталкивают в спину, то ставят подножку. Забавляются со мной, как с котенком или того хуже – с куклой на нитках. Дернут за одну ниточку, и я послушно делаю шаг. Дернут за другую – поднимаю руку. Вздернут крестовину – я опрокинулся на спину, лежу под дождем на куче камней, а на мне лежит «гнусавый». Передвинут планку – и вот я бегу без оглядки от банды наемников, стараясь уйти от преследования и первым достичь здания «комитета».

Надоело!

К сволочам собачьим!

С этими тяжелыми мыслями я пробирался дворами и переулками вперед, стараясь держаться центральной улицы. Это было не так просто и заметно снижало скорость, но тут выбирать не приходилось: тише едешь – дальше будешь.

Спустя два часа, когда в очередной раз миновал одну из узких полуразрушенных улочек и, зайдя в арку, присел передохнуть, неожиданно за шумом дождя раздался приглушенный голос:

– Эй, егерь! Табачок есть?

Мне словно выстрелили в затылок.

Я упал на бок и, скатившись под защиту кучи мусора, сначала затаился и только опомнившись, направил ствол автомата в ту сторону, где предположительно прятался говоривший.

– Что-то ты больно нервный стал. Убери оружие.

Не знаю, почему я сразу не узнал голос, наверное, от неожиданности. Но когда говоривший вновь обозначил себя, я чуть не подпрыгнул от радости:

– Ну здравствуй, что ли!

– Монах! – Я вскочил на ноги. – Ты?

– Я, брат! – Он вышел из-за укрытия и встретил меня раскрытыми объятиями я не раздумывая кинулся к нему. Он крепко прижал меня к себе, затем отпустил, разглядывая. – Неожиданная встреча. Мы тебя уже похоронили. Уж прости.

Мы снова обнялись, похлопывая друг друга по плечам, выбивая брызги воды из одежды.

– Как видишь, рано, – произнес я, немного отстраняясь.

– Рано, рано. Где пропадал бродяга?

– Сразу всего не скажешь.

– Сразу и не надо. Давай лучше покурим. Есть чего?

– Если не подмокло, – ответил я.

Не сговариваясь, в один голос усмехнулись.

Я достал заначку и бумагу. Молча свернули сигареты и задымили. Монах щурился от попадающего в глаза дыма и, не переставая нахваливать табак, многозначительно мне подмигивал.

Хотелось многое рассказать ему, о многом посоветоваться, но я не знал, с чего начать. Только сделал выдох и приготовился открыть рот, Монах опередил меня.

– Ну что молчишь, Лёша?

Я пожал плечами.

– На вот, почитай, тут много интересного. – Он протянул мне измятый листок казенной бумаги. Не ожидая ничего хорошего, я взял его и быстро пробежал глазами.

Это был официальный заверенный печатями и соответствующими подписями ордер на мой арест, где отдельной строкой пропечатано, что в случае оказания сопротивления меня живым можно не брать!

Радость по поводу нечаянной встречи моментально испарилась.

Глядя на меня хитрым прищуром, Монах как бы невзначай скинул с плеча помповое ружье и уложил его поперек колен, направив дуло в мою сторону.

Я непроизвольно потянулся к пистолету. Монах перехватил мою руку и покачал в знак неодобрения головой.

Мы отошли от места, где встретились, и, укрывшись от непрекращающегося дождя в ближайшем подъезде, уселись на бетонной лестнице. Я без утайки поведал обо всех своих злоключениях и мыслях, посетивших за последние несколько дней. Монах слушал внимательно, не перебивая.

Когда я закончил, он произнес только одно слово:

– Мудрено.

– И это все? – изумленно и вместе с тем разочарованно спросил я.

– А что еще? – в свою очередь спросил он, тоже с оттенком удивления. – Ты же сам сказал, что ничего не понимаешь. Так?

– Так-то так, – согласился я. – Но…

– Подожди ты. – Монах не дал мне закончить и сам больше не проронил ни слова. Он словно ушел мыслями глубоко в себя. Его лицо окаменело, взгляд остановился. Я хорошо знал эту его манеру молчаливого сосредоточенного, я бы даже сказал угрюмого, мозгового штурма. Пока он до чего-нибудь не додумается, не стоит даже пытаться вывести его из этого состояния, более похожего на медитацию или каталепсию.

Я поднялся со ступеней лестницы размять затекшие после длительного сидения мышцы, а заодно, тоже поразмыслить кое над чем.

Во время своего рассказа, в самых интригующих его местах, я украдкой бросал взгляды на Монаха, и что-то мне подсказывало, что мои слова не являются для него такой уж большой новостью. Он не выглядел удивленным или подавленным, хотя новости мои были, что называется из ряда вон.

Нет, конечно. Монах то и дело покачивал головой, глубоко вздыхал, закусывал губу, с хрустом почесывал поросший всклокоченной бородой подбородок. Словом, вел себя так, как и полагается вести себя любому нормальному человеку, доведись ему услышать то, что я излагал. Все верно, тут не к чему придраться. Однако его глаза остановились задолго до того, как я закончил говорить, и складывалось впечатление, что концовку он вообще проспал. Маховик его мысли уже тогда бешено вращал шестеренки в черепе. И, видимо, он соображал, что со мной делать. Ордер на мой арест по-прежнему лежал у него в нагрудном кармане. Когда я протянул ему изрядно засаленную бумажку, он аккуратно свернул ее и бережно убрал, чем признаюсь, сильно подорвал мое доверие к себе.

А с другой стороны, почему он должен безоговорочно мне верить и уж тем более рисковать своей шкурой. Ради сомнительной перспективы найти мифический город? Сильно сомневаюсь.