Роман Белоцерковец - Первое правило диверсанта

Только все же Монах был для меня больше чем просто наставник, учитель и старший товарищ. Я испытывал к нему нечто вроде сыновней привязанности и думал, он питает ко мне схожее родственное чувство. В свое время у меня была возможность убедиться в этом.

Черт с ним.

Отец не выдаст, свинья не съест!

Так или иначе, не думаю, что Монах продаст. Если бы он имел такую цель, то взял бы меня тепленьким, я бы даже и пискнуть не успел, а уж после делал со мной, что ему вздумается.

Но все же, почему он так спокоен? Почему ни разу не перебил меня по ходу рассказа и не задал ни одного вопроса?

И вот еще что! Как он меня нашел?

Во всем, что хоть как-то было связано с этим человеком, я не верил ни в какие случайности или совпадения. Во всех его внешних проявлениях и внутренних жестах всегда был мотив. Всегда! Я не помню случая, чтобы Монах действовал наобум. Это старый прожженный лис.

Я ходил от стены к стене мимо раскуроченных почтовых ящиков и готов был предположить самое страшное: что Монах заодно с наемниками и руководством ГГО, не зря же он оставил ордер при себе, не так ведь просто…

– Перестань мельтешить! – прикрикнул Монах, оборвав мою мысль. – Голова уже кру́гом. Сядь.

Я послушно занял место на ступеньке рядом с ним. Посмотрел на него и понял, насколько глупо было подозревать.

– Покажи ее, – попросил он.

– Что показать? – Я сперва не понял, о чем идет речь, но очень быстро сообразил: – Карту?

– Карту, карту. Доставай давай или не доверяешь?

Я молча залез в рюкзак, нашел карту и протянул ее Монаху.

– Это правильно, что не доверяешь, – продолжил он, принимая у меня карту и внимательно ее рассматривая. – Ты, парень, в таком положении, что должен во всех сомневаться.

– И в тебе? – не удержавшись, задал вопрос.

– А чем я лучше других? И во мне тоже. И самое главное в себе, Лёша.

– Что?

– Ты содержание письмеца того хорошо помнишь? – спросил он, не отрываясь от карты.

– Почти наизусть. «Уважаемый Анатолий Иванович! Я полностью разделяю вашу обеспокоенность по поводу интересующего нас объекта…» – начал я во второй раз пересказывать письмо.

– Да не части́! Ты хоть понял, о чем и, главное, о ком идет речь?

– Послушай, Монах, у меня и без того голова битком набита всякой дрянью! И если еще ты будешь меня путать, то у меня мозги спекутся! Если знаешь что-то, говори прямо!

Монах сложил карту и, не глядя, протянул ее мне.

– Монах! Что за дела! Мне до изжоги надоело бегать из одного конца города в другой, не зная, что и зачем я ищу! Давай сядем и как следует все обсудим, а если нет, то давай попрощаемся! Я серьезно, Монах!

Он вздохнул, поднялся, положил руку мне на плечо, долго разглядывал меня и, отведя после этого глаза, вполне серьезно сказал:

– Ты прав. Поговорить нужно. И разговор будет обстоятельным, поэтому давай подыщем более подходящее для этого место.

Он спустился по лестнице, после короткого раздумья я последовал за ним. Все же я зря усомнился в нем, опасаться не стоило, хотя он многого недоговаривал. Теперь, это было уже не просто догадкой, а полной убежденностью.

И все же мне стало немного стыдно от своих неосторожных мыслей. Но как сказал сам Монах, я не могу доверять никому, и себе в том числе.

Некоторое время мы пробирались какими-то тайными тропами, а затем, миновав опасный участок, где была вероятность встретиться с наемниками, вышли на достаточно широкую улицу. Идти стало легче. Теперь я мог поравняться с Монахом, а не дышать ему в спину, спотыкаясь на неровностях.

– Куда мы идем? – этот вопрос всю дорогу не оставлял меня в покое.

– Тут близко. Немного осталось, – коротко бросил тот и ускорил шаг. Ответ Монаха ничего мне не открыл, по его меркам «это» близко вполне могло оказаться в нескольких километрах. Я набрался терпения и, следя за дыханием, старался не сбиться с темпа и не отстать от своего ведущего.

Несмотря на возраст, в его движениях чувствовалась легкость и скрытая сила. За ним нелегко было угнаться, даже несмотря на отличную подготовку. Он был лучшим из нас – непревзойденный следопыт, знаток своего дела, аккуратист и педант (в хорошем смысле этого слова). Можно было не бояться, что наемники возьмут наш след.

Меня мучило другое. А именно: что у него в голове? Что он смог понять из моего рассказа, как все это осмыслил для себя, что успел придумать. И наконец, главное: о чем будет наш, как он обещал, обстоятельный разговор.

Боковым зрением я уловил какое-то движение, тут же повернулся в сторону предполагаемой угрозы и легким движением руки выкинул висящий на плече дулом вниз автомат перед собой, спустил предохранитель и, припав на колено, стал высматривать цель.

– Мы здесь не одни, – вполголоса сказал я.

Монах поспешил прижать ствол моего автомата к земле.

– Свои, – сказал он.

Вот, значит, как!

Монах вышел в сопровождении, и, как знать, не мой ли это конвой?!

Хрен с ним!

Очень скоро все прояснится.

Я так устал придумывать себе новые проблемы, что даже был бы, наверное, рад лишиться некоторых своих иллюзий, лишь бы мыслей в голове было поменьше. Но если что, так просто я не дамся – повеселюсь напоследок, устрою шумную заварушку.

Не задавая лишних вопросов, поднялся и поспешил за Монахом.

Как я и подозревал, пройти пришлось немало, прежде чем мы оказались на месте. Добравшись до конца улицы, снова свернули в какой-то узкий переулок, затем зашли в один из подъездов длинного выстроенного полукольцом девятиэтажного дома. Монах открыл хорошо смазанную металлическую дверь – она подалась без звука, и мы по шаткой сваренной из арматуры лестнице спустились в подвал.

Он прикрыл дверь и дальше пробирались вперед в полной темноте, практически на ощупь, воспользоваться фонариком он мне запретил. Монах, похоже, и без того отлично знал дорогу.

Я держал его за полу плаща, он перемещался в кромешной тьме, как летучая мышь, не сбавляя шага и ни разу не натолкнувшись на препятствие, и только изредка отдавал мне короткие команды, пригнуться или заблаговременно приготовиться к повороту. Я послушно следовал указаниям, постепенно утрачивая ощущение движения, казалось, что я муха, попавшая в чернильницу и беспомощно в ней барахтающаяся.

Когда уже совсем потерял ориентацию и перестал понимать, где нахожусь, впереди за широкой спиной Монаха замаячил тусклый свет.

У меня непроизвольно сложилось впечатление парения, будто бы мы несомые сквозняком неслись к огню, словно щепки в водовороте, или все те же сбитые с толку мухи, или, может, какие другие насекомые. Завороженно следя за щелкой света, даже не пытался понять, что передо мной, пока не увидел абрис двери.

Она была приоткрыта.

Монах остановился в пяти метрах от узкой горящей щели и три раза, в высокой тональности, коротко присвистнул; в ответ раздался похожий свист, тогда он подтолкнул меня вперед и ободряюще сказал: