Вячеслав Бакулин - Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (сборник)

Штык вполуха слушал пьяный треп караванщиков, улыбался каким-то своим мыслям и вполголоса мурлыкал себе под нос любимую еще с прежних времен песенку: «Будь как дома, путник, я ни в чем не откажу, я ни в чем не откажу. Множество историй, коль желаешь, расскажу, коль желаешь, расскажу…» [2]

В это время на платформе засуетились челноки. Своим ходом по туннелям торговцы с радиальной добирались редко, предпочитая раскатывать на дрезинах с вооруженной охраной. Бизнес он, конечно, бизнесом, время – деньги и все такое, но лучше отдать лишний рожок от «калаша» и с ветерком проехать на ощетинившейся стволами дрезине, чем отправиться пешком и в каком-нибудь темном туннеле оказаться лицом к морде с мутантом.

Вот и сейчас у подошедшей дрезины толкались продолжатели славных дел Гермеса с мешками и баулами, стараясь опередить незадачливых конкурентов и занять места на досках, служивших в вагонетках сиденьями.

Штык бросил взгляд на это столпотворение, поморщился и пошел в свои апартаменты – армейскую палатку, стоявшую в центре постоялого двора. Еще совсем недавно он, подобно этим бедолагам, точно так же толкался и охаживал локтями по ребрам собратьев по профессии, отвоевывая себе место в дрезине. Впрочем, времена тогда были более суровые, поэтому чаще приходилось топать с товаром на своих двоих от станции к станции. Обитал тогда начинающий барыга Дрон на Добрынинской, начинал с мелочовки.

Станцию, ставшую после Катастрофы на два долгих года родным домом, Дрон вспоминал с неохотой. Старичок – интеллигентишка, который поначалу обитал в соседней с Дроном палатке, гундел, что оформление станции напоминает древнерусское зодчество, что пилоны отделаны мрамором серого цвета «газган», путевые стены облицованы крымским мрамором красного цвета, в котором заметны окаменелые останки представителей юрского периода.

Ничего этого Дрон не видел.

Лишь свет редких лампочек выхватывал из полумрака картину уныния и запустения. Было видно, что станция загибается вместе со своими обитателями, доживает последние дни. Добрая половина палаток уже покосилась. Местные женщины с отрешенными и сморщенными, словно печеные яблоки, лицами сидели на ящиках на платформе и возле палаток. Холодное дыхание смерти становилось все отчетливее. Дрон знал, что из этого склепа надо выбираться любым способом.

Старикан, кстати, протянул лишь семь недель, а потом принялся отхаркивать кровь вместе с легкими, да так и умер. Ну, как умер? Однажды ночью прокрался Дрон в его палатку, накрыл подушкой лицо спящего старика, навалился… Тот мучился недолго. Может, Дрон даже доброе дело сделал – интеллигентишка долго все равно бы не протянул. А тут умер во сне, в своей кровати, а не от шальной пули анархиста или нацика из Рейха, не от клыков страшных тварей, прорывавшихся время от времени на станцию. Люди гибли так часто, что никакого расследования не вели. Умер дед – и умер. Знать, судьба у него такая.

А Дрон после той ночи стал обладателем первоначального капитала, который позволял свалить с опостылевшей станции, встать на ноги и раскрутиться. По наследству от покойника (мир его праху) к Дрону перешли два куска хозяйственного мыла, почти целый тюбик зубной пасты, китайский термос, вязаная шапка, три махровых полотенца, фонарик, серебряный портсигар, две кружки, алюминиевая миска, три пачки аспирина и наручные механические часы. На изъеденное молью пальто и стоптанные башмаки Дрон не позарился.

Жить стало веселее. Поначалу Дрон думал, что старичок будет приходить к нему в ночных кошмарах и с укоризной молча смотреть на него. Но ничего подробного не было. Спал парень крепко, а покойник его ни разу не побеспокоил.

Дрон воспринял это как добрый знак и решил претворить в жизнь вторую часть своего, как ему казалось, гениального плана. Однажды он вместе с караваном местных купцов ушел в Печатники – и больше их никто не видел. Времена и сейчас беспокойные, даже по чистой ветке ходи и успевай оглядываться, а уж про те годы и говорить нечего. Не вернулись, значит, так фишка легла. Сколько народу сгинуло в топке Катаклизма – не сосчитать.

И Дрон сгинул. Зато на Белорусской-радиальной через некоторое время всплыл молодой предприниматель Штык. Документы в порядке, сам при патронах и товаре. Такому везде рады. Начал с торговли, затем встал на ноги и открыл гостиницу. Через некоторое время подмял под себя располагавшуюся по соседству столовую и организовал постоялый двор «Сам зашел». В принципе, жить можно. Вот только в политическую ситуацию никак не мог вникнуть.

Незадолго до появления начинающего негоцианта на станции то ли выборы прошли, то ли переворот какой-то случился. В результате к власти пришли политики, которые заявили, что не указ им Ганза с идеей частной собственности, не авторитет и Красная линия с идеями Маркса – Ленина – Сталина – Зюганова – Москвина. Мы пойдем «третьим путем развития»!

Руководство станции, еще недавно считавшейся придатком Ганзы, вежливо улыбалось послам в черных беретах из Рейха, выслушивало делегации с алыми бантами на груди с Красной линии, дышащих перегаром хлопцев в кубанках с Гуляй-Поля, но вступать в военные и политические союзы неизменно отказывалось. У нас, господа-товарищи, нейтралитет!

И хрен бы с ним, с этим руководством станции. Но реформы, которые оно начало проводить, к экономическому чуду на отдельно взятой станции не привели. Зато расплодилась армия чиновников-бюрократов. А потом появился декрет, который закреплял конкретных чиновников за каждой точкой питания на станции и предписывал хозяевам столовых раз в сутки кормить этих дармоедов бесплатно. Да не абы как, а по усиленной, сталкерской норме! Ну да, в носу весь день ковырять и бумажки с одного места на другое перекладывать – это сколько же сил надо затратить!

Штык стоял у палатки и хозяйским взглядом осматривал свои владения. Если не случится мора, войны или кризиса, можно подумать и о расширении бизнеса. Благо в руководстве есть свой прикормленный человечек. За пригоршню патронов он мать родную продаст, не то, что бумажку с разрешением подпишет.

От этих мыслей Штык даже повеселел и снова замурлыкал: «Будь как дома, путник, я ни в чем не откажу…»

А вот и дармоеды пожаловали. Точно в срок. По ним хоть часы сверяй. Сейчас усядутся и начнут жрать с таким видом, словно делают тебе одолжение. Затем хлебнут браги и начнут себя пяткой в грудь бить, мол, Белорусская – это барьер на пути распространения фашистской заразы во всем метро, что «радиалы» защищают Ганзу от нападений со стороны красноперых. И вот за это неплохо бы соседям подкинуть в знак благодарности Белорусской экономическую помощь. Все же мы форпост, передний край борьбы!..