Дмитрий Ермаков - Метро 2033: Третья сила

– Раньше и техника была, и медикаменты, – осторожно возразила на это Лена. – А сейчас у нас всего дефицит…

– Кто ж спорит-то, – вздохнула пожилая женщина, – но знаешь, Рысева… Знаешь, Лен… Я вот только после Катастрофы поняла, ради чего, во имя чего я работаю. Раньше умом понимала, а сердцем нет. А как грянула Последняя Война, как прошли через мои руки сотни умирающих… Что-то в душе переломилось. Что-то изменилось… И полковника я поддержала сразу. Можно оправдываться, а можно взять и совершить невозможное. И не один раз. Каждый день совершать на работе невозможное, пока подвиг не войдет в привычку. Со временем, надеюсь, ты тоже это поймешь. Следующий! – громко крикнула Екатерина Андреевна.

Новый пациент, молодой парень, поранивший руку, уже сидел на кушетке, а Лена все повторяла про себя слова из песни, которую напевала утром: «Дай бог, чтобы хватило сил, терпения и света. Борьба за детские сердца – нелегкая борьба, – и задумчиво комментировала про себя: – Да. За детские сердца. И желудки. И нервы…»

Дима Самохвалов много раз слышал выражение «проснуться знаменитым». Оно всегда казалось ему наигранным, слегка лживым. Дима был уверен, что слава, почет, уважение могут быть только плодом долгой, кропотливой работы, и в один момент обрушиться не могут.

И вот, не успев вернуться в метро после вылазки, бывший Митя, изнуренный, едва держащийся на ногах, почувствовал на своей шкуре, каково это – стать знаменитостью. Его тошнило, пот катился с молодого человека градом, голова раскалывалась. «Спать!» – вот единственное, чего желал в эти минуты Самохвалов. Застеленная кровать представала перед ним, окруженная волшебным ореолом, точно филиал рая на земле… Он бы все восторги и аплодисменты, не задумываясь, отдал в обмен на возможность просто остаться одному. Но вместо этого Диме пришлось битый час отвечать на вопросы полковника Бодрова. Чтобы иметь полную картину события, Дмитрий Александрович расспрашивал всех сталкеров по отдельности.

– Значит, говоришь, это были кабаны? – хмуро цедил полковник, прохаживаясь из одного угла комнаты в другой.

– Не совсем, – отвечал, подумав, Дима. Он видел изображения диких лесных свиней на уроке биологии. Эти твари на кабанов, конечно, походили, но и отличия имелись.

– Свиньи? – продолжал допытываться Дмитрий Александрович.

– Не совсем.

– М-мать. Тогда кто, кто это был? – наседал на него командир.

– Не знаю, – бормотал в растерянности юноша. – Мы такое в школе не проходили.

– Это мы не проходили, это нам не задавали… Вспоминай, Митька… Димка, вспоминай. Я уже разговаривал с этим, как его. Краснотрёпом. Он околесицу какую-то несет, двух слов связать не может. Ты-то парень нормальный. Ну?

Самохвалов честно попытался воскресить в памяти сцену битвы, и его чуть не вырвало прямо на стол командира. Он вспомнил, как стоял в луже крови, посреди широкой улицы, заваленной, насколько хватало глаз, трупами клыкастых чудовищ. Трупы были везде, лежали по одному и кучами. Там виднелась оторванная взрывом голова, тут – нога. На глазах Димы сталкеры из Большого метро подняли с земли тело своего товарища. Вместо живота у бедняги зияла ужасающая рана. На лице, с которого парень успел сорвать противогаз, застыла гримаса невыносимой муки. Мертвая тишина царила над руинами…

– Ладно, – смилостивился полковник, видя, что Диме совсем плохо. – Свободен. Рысева позови.

Но и на этом мучения Самохвалова не кончились.

Полчаса спустя он, на глазах у сотни людей, запрудивших всю Ладожскую, отстоял церемонию вручения знака отличия охотника. Вместо красной он получил ленту какого-то неопределенного цвета. Видимо, кончилась красная материя. Но цвет не имел значения – некоторые ребята, успешно сдавшие экзамен, щеголяли лентами в горошек…

Солдаты самообороны, бравые плечистые мужики, на которых Дима-Митя раньше не мог смотреть без робости, дружно хлопали ему, улыбались, встречаясь взглядом, кивали, словно своему. Даже сталкеры подходили, чтобы поздравить.

«Знали бы вы, какой я на самом деле лох, руки бы не подали», – вздыхал в глубине души Дима, вяло салютуя офицерам.

Потом ему пришлось идти пешком до родной станции и там, едва открыв люк туннельной перегородки, снова отбиваться от поздравлений.

Как мечтал он много-много лет об этом дне! Как часто во время бессонных ночей воображал он себя, овеянного славой, чеканящего шаг по плитам родного «Проспекта». Представлял себе радость и гордость на лицах родителей, уважение в глазах тех, кто еще недавно дразнили его «Самосвалом», восторг красивых девушек…

И вот все это сбылось.

Всё.

Кроме одного. Сам Дима готов был сорвать с головы почетный головной убор охотника, и растоптать его с криком: «Заткнитесь! Хватит! Я этого всего не заслужил!». Но усталость помешала ему сделать это.

Едва соображая, что происходит вокруг, он пожал руку Грише Самсонову, который сиял, точно начищенный поднос. Принял поцелуй в щеку от визжащей от восторга Лены Рысевой. Проглотил кусок мяса, приготовленного мамой по случаю семейного праздника.

После этого Дима с блаженной улыбкой рухнул на кровать.

И проспал почти сутки.

Но стоило Самохвалову открыть, наконец, глаза, как он снова увидел Лену. Она сидела на стуле у изголовья, одетая, как обычно, в тельняшку и армейские брюки, терпеливо ожидая, когда он проснется.

Дима сглотнул.

Испытание медными трубами продолжалось.

– Доброе утро, Димка! Доброе утро, дружище! Ты, наверное, мировой рекорд по длительности сна установил, – затараторила Лена, увидев, что Самохвалов открыл один глаз и внимательно смотрит на нее.

Судя по всему, долгое молчание утомило девушку. Она говорила минут пять, не умолкая. Рассказала Диме, как они волновались, ожидая его возвращения. Как с Ладожской позвонили и сообщили, что отряд вернулся с гостями. Как сам герой дня вошел на «Проспект», и какой фурор он произвел. Как она им гордится и тому подобное. Дима слова вставить не мог. Но когда Лена устала и на миг замолкла, Дима вытащил из-под подушки ленту и швырнул на пол, под ноги Лене.

– На, растопчи, – буркнул он и отвернулся.

Лена застыла с приоткрытым ртом. Она часто-часто заморгала. Потом осторожно приподняла кусок ткани, разгладила, положила на колени.

Долго не решалась девушка возобновить разговор. Потом осторожно встала, присела на край кровати.

– Дим. Ди-им! Ты чего? – пыталась Лена привлечь внимание юноши, но он не смотрел на нее. – Ну, ты чего, а? Тебя мой отец похвалил. Тебя сам полковник наградил. Все метро тобой гордится. А ты…

– Не называй меня «Димой», – глухо отозвался Самохвалов, – Митя я. Слабак я. Бестолковый и тупой. Таким вырос, таким и останусь. Ты зря гордишься мной. Иди, Лен. Иди к Грише. Счастья вам.