Евгений Шкиль - Метро 2033: Гонка по кругу

За двадцать минут до старта, когда участникам вернули их имущество, Дед подозвал девушку и вручил ей пистолет Макарова и боевой нож.

– Трофейное, «Камиллус», – сказал он, обнажив клинок. – Выдавался когда-то американским вэвээсникам.

Еве понравилось оружие, она бережно взяла его в руки и осмотрела, попробовала на вес, осторожно коснулась пальцем острия. На пятке был выгравирован звездно-полосатый флажок, а рядом красовалась надпись, сделанная аккуратными маленькими буквами: My OC.

– Что такое Муос? – спросила девушка.

– Черт его знает, – ответил Дед, – но только ты неправильно читаешь. Написано тут не по-русски, а по-английски. Мне вот кажется, что это сокращение означает my officer commanding, по-нашему – «мой командир, мой начальник». Можно думать все, что угодно. Например, какой-нибудь заокеанский патриот искренне считал Соединенные Штаты Америки своим главным и непосредственным начальником. В общем, сейчас трудно сказать. Мне этот нож десять лет назад в память об одной страшной битве Филипп Реглов подарил. Может, слышала о таком? Сейчас его кличут Фольгером.

Ева тогда очень удивилась, что Андрей Андреевич знает Филю, и хотела было расспросить подробней, но Дед уклонился от разговора, сославшись на то, что история эта слишком тяжелая и ее стоит поведать в более спокойной обстановке. Например, после Игр.

Сейчас девушка сконцентрировалась на другом: на беге и на собственном дыхании. Фонарик был закреплен у нее на плече, и бледно-желтый луч света беспокойно мотало из стороны в сторону. Ева, глядя вниз, считала шаги: «Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре». Это не просто помогало не сбиться с ритма, но и вводило в некое подобие транса, – не чувствуя ног, Ева будто парила над рельсами, словно превратилась в маленькую летучую мышь, ощупывающую на расстоянии своды перегона. И ей чудилось, что так может продолжаться до бесконечности.

Однако это странное состояние кончилось, когда неожиданно показалось светлое пятно. Вскоре троица вынырнула из тьмы туннеля на свет станции. Со всех сторон девушку атаковали звуки, и она, немного растерявшись, притормозила. Люди, столпившиеся на краю платформы, гудели, подбадривали, выкрикивали слова одобрения, бросались насмешками.

– Какими мы идем?! – донесся до Евы крик Кирилла.

– Пока еще вторые! – ответил ему кто-то из толпы. – Но от наших, ганзейских, порядком отстали!

Сотни пар любопытных глаз были девушке неприятны: появилось навязчивое ощущение, будто она – участница крысиных бегов. И праздный люд ждет не дождется, когда же, наконец, эта молодая крысиная самка издохнет от перенапряжения или, устав, сойдет с дистанции, или, еще лучше, ее догонит какой-нибудь более сильный и прыткий грызун и задерет насмерть. Поэтому Ева почувствовала сильнейшее облегчение, когда вновь нырнула в холодную туннельную мглу. Начинался длинный перегон Кольцевой линии между Курской и Комсомольской.

Минуту спустя команде пришлось остановиться: Дед опять начал выдыхаться.

– Что ж, – сказал старик, шумно дыша и извлекая что-то из внутреннего кармана куртки, – придется есть эту гадость. Посвети-ка мне, Ева!

Девушка направила фонарь на руки Андрея Андреевича и увидела пробирку, до краев наполненную порошком и закупоренную бумажным тампоном. К пробирке была приклеена бумажка с надписью: «My OC».

– Тоже переводится как «мой начальник»? – спросила Ева.

– Нет, – вытащив затычку и высыпав себе на ладонь часть порошка, сказал Дед. – Просто, после того как Реглов подарил мне нож с аббревиатурой на английском, я подбирал разные словосочетания и нашел, в частности, такое: my operational capability, то есть моя работоспособность, моя пригодность к эксплуатации. И примерно в это же время довел до конца свое изобретение: порошок из довоенных таблеток и высушенных растений с поверхности, который повышает человеческую работоспособность. Вот и написал в шутку My OC, а один мой товарищ, великий грамотей, прочитал надпись как «Маёк». Так за этим психостимулятором название и закрепилось. Вредный, правда, он очень.

– В Ганзе вы, наверное, могли бы стать почетным гражданином, – предположила Ева.

– Я не хочу, – сказал Дед, запрокинул голову и высыпал порошок себе в рот, затем, поморщившись, запил водой из фляги. – Мне это не нужно. Я свою формулу бесплатно передал людям Полиса и Красной Линии. Я вне политики. Не знаю, как на Красной Линии, а в Полисе маёк запретили как опасное для здоровья вещество, хоть и полезное при определенных обстоятельствах. Им там торгуют из-под полы. А я если кому и помогаю, то за доброе слово.

Ева с восхищением взглянула на Андрея Андреевича. Не часто ей попадались на пути такие бескорыстные мужчины, следующие, несмотря ни на что, своим убеждениям. Мир давно пришел в негодность, погряз во тьме, а этот старик все равно излучает свет, все равно делает так, как велит ему совесть, а не жизненные обстоятельства. И девушка окончательно решила, что будет с Дедом и его учеником Кириллом до конца, и неважно до какого – победного или смертного. Вот где действительно настоящие люди, а не безымянки.

– Возьми, – сказал старик, протягивая пробирку Кириллу, – спрячь, чтобы у меня больше искушения не было. А то от передозировки еще и галлюцинации могут быть. Нам пора, мы и так много времени потеряли. Того и гляди, нас нагонят.

Парень поднес к носу порошок, сделал глубокий вдох и чихнул. Андрей Андреевич строго посмотрел на ученика. Тот извинился и спешно спрятал пробирку в нагрудный карман. Троица двинулась дальше.

Порошок и в самом деле оказал на старика благотворное действие. Он больше не сопел, не задыхался и не отставал. Ева ловко перепрыгивала со шпалы на шпалу, ее спутники, включив фонари, не отставали от девушки.

Вскоре Ева почувствовала первые признаки усталости. Не желая поддаваться слабости, она попыталась считать шаги, чтобы вновь, как в предыдущем перегоне, в воображении превратиться в маленькую летучую мышь. Однако сконцентрироваться отчего-то не получалось. Несколько раз Ева спотыкалась, не попадая на шпалы, но все же удерживала равновесие и продолжала упорно бежать вперед.

Время тянулось мучительно медленно, весь мир сузился до саднящего от пота лица, натужного дыхания, болтающегося на спине рюкзачка и нескончаемо длинного темного туннеля, по которому непрестанно блуждали три лучика света.

«Наверно, в аду так же, – мелькнула шальная мысль, – только туннель огненный, или змеями наполненный, или еще чем, но это неважно, потому что все равно бежишь, бежишь, и остановиться не можешь… и вырваться – тоже».

Но, как бы там ни было, перегон между Курской и Комсомольской имел свои пределы, и спустя долгое время Ева увидела свет.