Евгений Шкиль - Метро 2033: Гонка по кругу

– Нам с Проспекта Мира позвонили! Ты очень красивая и молодец! Мы тут все за тебя болеем! Мы хотим, чтобы ты прошла всю Кольцевую линию! Чтобы ты победила!

– Я не хочу бежать по кольцу, – пошевелила губами Ева, – не хочу бежать по кругу, я хочу к свету…

Девушка оглянулась, пытаясь найти поддержку у Аве, но ее двойняшки нигде не было.

«Маёк, – с ужасом осознала Ева, – это все маёк, наркотик…»

Зеркальная копия в красном платье, стражи туннеля, разговоры о цепях инстинктов, не дающих покинуть этот страшный мир, – все это оказалось галлюцинацией. А вот метро – вполне реально. Уже двадцать лет, как реальней всего на свете.

На глаза девушки навернулись слезы, но она не хотела, чтобы голосящие болельщики видели, как она плачет. Ева рванула вдоль платформы к следующему туннелю. И чем громче были крики, тем быстрее она бежала. Казалось, этот звуковой ад, это ревущее многоголосие никогда не кончится. Ноги девушки ныли от напряжения, дыхание сбилось, она спотыкалась, но продолжала мчаться в спасительную темноту перегона. Там никто не увидит ее боли и разочарования, там можно будет подумать о том, как убраться из этой жизни.

Наконец Ева скрылась от посторонних глаз в холодной мгле туннеля. Она остановилась, упала на колени и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

– Не хочу… – шептала Ева, – не хочу здесь быть… и не буду!

Правой рукой девушка потянулась к ножу, висящему на поясе.

«Главное – ударить себя так, чтобы умереть быстро, чтобы рука не дрогнула», – с горечью подумала Ева, глядя на клинок с надписью «My OC».

«Не надо!» – вдруг послышалось у нее в голове, а затем молодой мужской голос принялся читать стихотворение:

В бездне, в ночи рассеянной,

Гаснет закатная линия,

Трудно ей жить уверенной

В мире бесцветного инея.

Трудно ей быть безмолвною,

Но с распростёртыми веками,

С тайной обидой кровною,

Так и поведать ведь некому.

Червям, от смрада млеющим,

Ну же, попробуй, крикни-ка:

«Кто пожалеет жалеющих?!

Кто защитит защитников?!»

Тщетно, у этого воинства

Похоть, жратва и незнание

Числятся в главных достоинствах,

Здесь все известно заранее.

Выйдешь в кромешное марево,

Где только кочки да рытвины,

Глянешь на блеклое зарево,

И открываются истины

В искрах почти уж не тлеющих,

Тонущих в черной обители,

Что не жалеют жалеющих

И не спасают спасителей.

Девушка вздрогнула, осмотрелась и увидела Кирилла. В следующий миг она ужаснулась: ведь парня убили бандиты с Новокузнецкой, он умер у нее на руках. И вдруг – вот он, живой и невредимый, стоит и печально улыбается.

«Это стихотворение Кирилл написал для тебя, оно есть в блокноте, который он передал тебе, – сказал юноша глазами. – Ты должна идти дальше».

«Почему ты здесь? Ты погиб», – удивленно подумала Ева.

«Люди умирают, – согласился парень, – но их отражения в другом мире всегда остаются».

«Это все маёк, – девушка схватилась за голову, – на станции меня отпустило, а сейчас опять, новая волна пошла…»

«Нет, – возразил парень, – ты прошла первый туннель, избавилась от одной веревки, но две оставшиеся все же держат тебя, и мир, который ты пытаешься покинуть, тянет за них и заставляет бежать по кругу, как лошадь на привязи…»

«Ты – галлюцинация, – перебила мысль собеседника Ева, – ты мне кажешься!»

«А может, наоборот, – парень хитро прищурил глаза, – может, это метро – лишь иллюзия? Или внутри тебя живут две реальности, и ты все никак не можешь выбрать, в какой из них тебе быть?»

«Перестань, это все игра моего разума, ты не Кирилл!» – девушка поднялась с колен.

«Я не Кирилл, – согласился парень, – я Ллирик, можно просто с одним «л» – Лирик».

«Лирик? – удивилась Ева, мгновенно забыв о том, что она считала собеседника галлюцинацией. – Ах, ну да, ты ж зеркальная изнанка, и имя твое читается наоборот».

«Да, – кивнул парень, – это изнанка Кирилла. Он всегда был Лириком. Правда, об этом мало кто знал. Но нам нужно спешить, у нас времени мало. Наш разговор по меркам этого мира, который ты хочешь покинуть, длится всего лишь две секунды, хотя кажется, что несколько минут. И тем не менее мы должны двигаться дальше…»

Ева вновь почувствовала прилив сил. Да, теперь она готова была пройти сквозь любые туннели и любых стражей, охраняющих их. Девушка и зеркальная изнанка Кирилла побежали по перегону, то и дело телепатически делясь мыслями. Ева узнала: для того, чтобы навсегда покинуть угнетающие подземелья метро, для того, чтобы никогда не возродиться здесь вновь, она должна порвать со вторым инстинктом. У животных это инстинкт продолжения рода, а у людей – половое влечение.

Зрение девушки с легкостью пронизывало толщи тьмы, в туннеле она видела так же хорошо, как при ярком электрическом свете. Заметив трех стражей, притаившихся в засаде метрах в ста пятидесяти от нее, Ева замедлила бег.

«С этим у меня всегда были проблемы. Они меня не пропустят…» – с грустью подумала девушка.

«Ты решишь эту проблему, – заверил ее проводник, – ведь я Лирик, я с тобой для того, чтобы возвысить этот инстинкт, натянуть его до предела и порвать, вывести на иной уровень…»

Девушка, перейдя на шаг, сощурилась, вспоминая очередной эпизод из своей жизни.

Ева заходит в кабинет Вольфа без стука. За три года это помещение сильно преобразилось. Теперь здесь вдоль стен стоят знамена, сейфы, мини-стенды с атрибутикой нацистской Германии, а прямо за креслом гауляйтера располагается огромный портрет фюрера в полный рост. Все это добро натаскали сталкеры, у которых оно выменивалось за патроны, оружие, амуницию или продовольствие. Ева никогда не скрывала своего непонимания и даже отвращения к увлечению брата. Чем копить всякое ненужное барахло – не лучше ли тратить ресурсы на что-нибудь полезное, да хоть на собственных граждан, к примеру?

Впрочем, пытаться что-либо объяснить Вольфу – дело безнадежное, не в том состоянии теперь находится Ева, чтобы перечить брату. Хотя бы просто потому, что почти с ним не пересекается. После двух побегов из Четвертого Рейха ее фактически держат взаперти, выпуская на платформу лишь в ночные часы, да и то под строгим наблюдением. И вот гауляйтер неожиданно вызывает сестру, с которой не виделся почти полгода, несмотря на то что обитает с ней на одной станции.

Ева, насупившись, смотрит исподлобья на брата, садится без разрешения на стул со спинкой и демонстративно, скрестив руки на груди, кладет ноги на стол. Вольф делает вид, что не замечает бесцеремонности девушки.

– Здравствуй, дорогая сестра, давно не виделись, – говорит гауляйтер, выдавливая из себя улыбку.