Александра Гардт - Эпоха лишних смыслов

– Давай сюда. – Он забрал айфон, провел пальцем по экрану – и тут же включил громкую связь.

– Лив, – проскрипела трубка отцовским голосом. – По четырехчасовому промежутку вижу, что хоть что-то заставило тебя вернуться домой.

Я вскинула глаза на Гамова и затряслась, заходила ходуном. Да как он смеет, старый…

Гамов, видимо, что-то на мне вычитал и, высвободившись, прижал палец к губам. Я замотала головой, хотела зашипеть в ответ, потом просто обхватила голову руками.

– Константин? – мягко спросил он. – Следует полагать, что с вами все в порядке?

Я немного оплыла и даже отвлеклась на мелькающие пейзажи. Давненько никто не решал моих проблем за меня.

– С кем имею честь? – характерно пролаял отец, и я с трудом подавила желание выругаться матом и выбросить телефон из окна.

– Максим Гамов, друг вашей дочери. Мы действительно в Лондоне и направляемся к вам. Оливия сейчас в дамской комнате.

– Константин Розен. Хорошие у моей дочери друзья. Значит, действительно в Лондоне?

– Да. – Гамов утвердительно кивнул и вообще держался молодцом, но мне откуда-то стало понятно, что не все так просто, как кажется на первый взгляд. Он старательно скрывал ярость, которой не было еще десять минут назад в чертовой очереди. Там была беспомощность. Тут – злость. Яркая, цветущая, выедающая глаза. Неужели из-за меня? Сердце слабо колыхнулось в груди.

– Хорошо, жду вас по адресу, который выслала моя супруга.

Я воззрилась на Гамова, желая только одного, как мы шутили в детстве: с разбегу в Темзу.

– Стойте, стойте. Скажите, что за инфаркт.

– Вы врач?

– Моя жена – врач. Знаком с типологией.

– Интрамуральный мелкоочаговый. Жить буду.

– А почему ваша супруга не сказала этого Оливии?

– Максим, давайте об этом я поговорю с моей дочерью.

Гамов едва заметно сжал зубы.

– Нет уж, давайте вы скажете мне.

Отец замешкался. Мало кто на моей памяти был способен говорить с ним на равных.

– Дело в том, что мы тогда еще сами не знали, она испугалась жутко, пока добрались до больницы, пока то, пока се. А там у Лив уже телефон отключен был.

– Хорошо, – отозвался Гамов. – Судя по всему, будем у вас минут через двадцать.

– Звоните от входа, проведут.

Гамов первым нажал на «отбой». Я забрала телефон и почувствовала, как к щекам приливает кровь. Судорожно схватила Гамова за запястье. Облегчение было почти таким же оглушающим, как раздражение. Я не знала, что и как говорить, поэтому смотрела в окно и кусала губы.

– Лив, – позвал Гамов смеющимся тоном.

Я резко обернулась. Он сиял, и дышать стало сложно, будто мешок на голову надели, будто тревога накатила. Гамов на мгновение посерьезнел, потом перехватил мою ладонь удобнее, погладил пальцами мягко-мягко.

– Все хорошо, расслабься. Видишь, и Лондон навестили, и папа нормально. Интрамуральный – это ничего.

– Старый симулянт! – раздраженно бросила я.

Гамов сжал пальцы:

– Не говори так. Никто не знал, чем все закончится.

– Да! Только вот я заставила всех ходить на ушах, разрыдалась вообще неприлично, а этот старый, старый… кретин! – Я наконец-то нашла нужное слово. – Старый кретин, прошу прощения, заставил свою жену мне звонить – да и как она это сделала? Как, Максим?! Специально для таких случаев номер зарегистрирован на Лешку. Потому что в курсе мы про работу операторов, достаточно знать кого-то высокопоставленного… – Я прервалась, сгорая от стыда. – Самолет ради меня задерживали. А вышло…

Гамов недовольно покачал головой, и я уставилась на него обреченно. Что не так?

– Лив. Это твой отец, и у него был инфаркт. Ты все сделала правильно. И я помог, чем смог.

Я посмотрела на него. Веки наливались усталостью, адреналиновый марафон заканчивался. За Гамовым в боковом стекле начинался Лондон. Быстренько обернулись, ничего не скажешь.

– Не надо говорить, что он симулянт. Просто испугался. И бросился звонить тебе. Разве это ничего не значит?

Я нашла в себе силы улыбнуться:

– Ты ничего не знаешь ведь, Максим.

– Я знаю больше, чем нужно. – Гамов притянул меня к себе. – Все будет хорошо.

– Рита – врач? – спросила я, уткнувшись носом в его шарф, пахнущий все так же горько и прекрасно.

– Да. Нестрашно одну оставлять, смекаешь?

– Смекаю. А что ты ей сказал?

Гамов промолчал в ответ и покрепче прижал меня к себе. Через несколько минут мы затормозили перед кованой оградой. Наличных у меня не оказалось – пришлось бежать в банкомат по соседству. Не оставлять же водителя без обещанного чая.

Я тупо уставилась на викторианское здание. Теперь, когда страх за отца прошел, не хотелось ничего. Гамов взял меня под руку, вздохнул, выцепил айфон из пальцев и начал было листать список звонков, но тут на массивных ступенях больницы появилась молодая женщина, помахала нам рукой и быстро направилась к ограде.

Несмотря на время, ворота распахнулись, как по мановению волшебной палочки. Еще бы, папаша, скорее всего, на всякий случай купил все здание вместе с докторами и медсестрами.

– Лиз, ассистент мистера Розена, – живо представилась кареглазая брюнетка, переводя взгляд с меня на Гамова.

– Очень приятно. – Я растянула губы в улыбке, чтобы стало ясно, что мне вовсе не приятно. – А вы ассистент, жена или все вместе?

Лиз рассмеялась слегка картинно:

– Что вы. Я ассистент. Прибыла сюда уже после того, как все прояснилось.

– Замечательно. – Я собралась было что-нибудь отколоть, но тут вспомнила, что не представила безукоризненного Гамова. – Знакомьтесь, мой друг и большая знаменитость, Максим Гамов.

– Писатель? – вежливо уточнила Лиз, и у меня появилось не самое хорошее чувство, что за мной чуть ли не следят. – Читала вашу «Летную погоду», очень понравилось.

Я толкнула Гамова локтем. Раз уж в Англии читают… Хотя, что говорить, в наши смутные самиздатовские времена покупать платья «Прада» своим напарницам могут только самые издаваемые писатели.

– Очень приятно, – вежливо отозвался он. – Мы все же к Константину, хорошо?

Лиз чуть по лбу себя не хлопнула:

– Разумеется. – И устремилась к красиво подсвеченному входу.

Гамов потянул меня за собой. Я вдруг вполне отчетливо поняла, что без него не то что до Англии не добралась бы – из кабинета не вышла. Мы приближались ко входу, предлагающему все великолепие Лондона: величественность, монументальность, старину, и с каждым шагом я боялась больше и больше, пока наконец не встала как вкопанная прямо у ступеней.

Гамов мгновенно обернулся:

– Ты ничего, живая?

Я слабо улыбнулась, почувствовала мгновенную дурноту, и земля вдруг ушла из-под ног. Заваливаясь в обморок, я сказала себе, что так нельзя, сконцентрировалась на падающем здании и, пойманная в чьи-то объятия, начала приходить в сознание.