Евгений Щепетнов - Имперский колдун

Нужно отдать должное, парнишка был шустрым, распорядительным и бесстрашным, не прятался от схваток и весьма ловко владел своим дорогим мечом, выкованным мастером Людгой. Конечно, клинок был выкован не для безумного владельца, меч отобрали у купца, везшего на продажу разную всячину – от иголок до боевых кинжалов. После того, очень удачного грабежа и продажи награбленного, шайка долго не выходила на тракт – зачем, если у тебя вся хижина забита едой и питьем? Но все когда-то кончается, особенно если ты любишь выпить и поиграть в кости.

Игра в кости была больным местом Эхарда. Он спускал в игре все, что получал грабежом, в последний раз так проигрался, что пришлось, чтобы расплатиться, выгрести все запасы и даже отдать новую одежду. Эту, что сейчас на нем, он купил по дешевке у старьевщика – стыдно, да, но куда деваться, если проклятые боги ни разу не дали выиграть за целую неделю игры!

Конечно, можно было бы и не расплачиваться за игровой долг и… пожить еще сутки, пока его не нашли бы ребята Крала Мелкого. Можно сбежать куда подальше, чтобы сберечь свою жизнь, – все можно. Однако Эхард привык к этим местам – от столицы далеко, вольностей больше, а где-нибудь на юге его уже вели бы к плахе, там с этим строго.

Огромный меч путешественника не перерубил великолепное изделие мастера Людги – ударил по мечу, прикрывавшему голову парня, будто молот, расколов череп, как переспелый плод.

Брызнули мозги, кровь, залепив глаза Эхарду, а когда разбойник проморгался, увидел, что в живых остались только он да Гирман, который попытался влезть в фургон с тылу, прорезав толстую ткань засапожным ножом.

Эхард прожил не намного дольше своих людей. Прежде чем он что-то успел сказать или просто крикнуть, сверкающая полоса металла разрубила его до самого сердца, наискосок, с таким хрустом, будто умелый лесоруб обрубил тонкие сухие ветки со ствола дерева.

Не повезло и последнему оставшемуся в живых негодяю – как только он прорезал ткань, накрывавшую фургон, и сунулся внутрь, перевалив половину туловища через деревянный борт, почувствовал резкий укол в затылок, будто ужалило огромное насекомое. Парализованный Гирман оставался в живых еще минуту, пока Шаус, обежавший телегу и зашедший с тылу, не разрубил его пополам, как трухлявый пенек.

– Ну ты и завизжала! – Шаус вытер забрызганный красным лоб тыльной стороной руки и с неудовольствием воззрился на испачканное запястье. Он был очень чистоплотным человеком, как и положено пекарю, а потому не терпел никакой грязи.

– Я думал, тебя схватили! Ловко ты его подколола, все-таки не врала, когда говорила, что умеешь обращаться со своим игрушечным кинжальчиком!

– Никакой не игрушечный! – обиженно шмыгнула носиком Лора и, аккуратно вытерев небольшой, острый и тонкий, как шило, клинок, убрала его куда-то в складки платья. – Этот клинок мне дала мама и сказала, что, возможно, он спасет не только мою честь, но и саму жизнь! Убери отсюда эту гадость! Он на меня смотрит! Брр… Что касается визга – это оружие женщины! Я выиграла пару секунд, чтобы достать кинжал и ударить.

– М-да… даже я вздрогнул! Милая, ты год от года открываешься мне с новой стороны! Вот если бы ты еще не была такой упрямой…

– Ну давай, секи меня, секи! – поджала губы Лора. – Согласна, не нужно было ехать на север, ошибка… и что теперь – вечно меня пинать? Мужлан! Вот говорила мне мама – не выходи за него замуж! А я… люблю тебя, грубый, неотесанный мужлан! Зверь!

Женщина рассмеялась и, притянув к груди голову мужа, опершегося на борт фургона, крепко обняла:

– Какой ты все-таки у меня молодец! Ты лучший мужчина на свете! Ты… ты…

– Говори, говори! – рассмеялся Шаус. – Люблю тебя слушать! Особенно ЭТО.

– Все, ни слова больше! А то зазнаешься! – хихикнула Лора и, посерьезнев, замолчала. Настроение у нее резко испортилось, и уже убитым голосом женщина спросила: – Ну и что нам делать? Мы сколько уже проехали – ни одного намека на то, что он был здесь! Никто не видел, никто не знает – так ведь не бывает, правда?

– Всякое бывает, – тоже нахмурился Шаус, легко, как охапку дров, поднимая тяжеленный труп разбойника и сбрасывая его со склона горы, в которой, собственно, и был выбит тракт. – Но, если он жив… что я говорю?! Жив, конечно, нашего мальчика не так просто убить, он шустрый малый, я знаю! Так вот, если бы он шел тут, кто-нибудь его бы запомнил, это ты верно сказала. А раз никто не видел – значит, он тут не шел. Но ведь куда-то Илар пошел? Говорил я тебе… а ты – «Мой мальчик никогда мне не врал! Раз сказал – на север, значит – на север!»

– Он и правда никогда не врал, – грустно сказала Лора, и предательская слеза выкатилась из ее левого глаза. Примеру левого последовал и правый, и скоро женщина горько плакала, роняя слезы на колени, обтянутые зеленой тканью.

– Он вырос, милая, – кивнул Шаус, собирая клинки разбойников. «Ну не бросать же их. Они денег стоят. И немалых!» – Когда-то наступает момент, и дети уходят от родителей. Я бы на его месте поступил так же. И зря ты меня не послушалась, сейчас бы уже были в столице. А теперь… дальняя дорога. Он там, уверен. Едем туда!

– Едем… – бесстрастно повторила Лора. – Только мне туда не хочется. Я порвала со столичной жизнью, заставила себя не думать о ней, вычеркнула из памяти всю родню… и все теперь заново! Беспутные, злые братья… отцовский дом, где я не была счастлива. Одна мама меня любила, но я убила ее… убила!

– Перестань! – досадливо поморщился Шаус. – Сколько раз мы с тобой говорили на эту тему, и ты опять начинаешь! Никого ты не убивала! Не нужно говорить ерунды и разбрасываться такими словами! Убила она… вот сегодня мы и вправду убили кое-кого, да. Теперь ты знаешь, как это выглядит. А несчастная старушка, которая померла восемнадцать лет назад, скорее всего умерла своей смертью! И все тут!

– Я даже не похоронила ее. – Лора снова заплакала, тихо, без шумных рыданий и стонов. – Уехала, оставив маму на этого подонка! Может, он вообще бросил ее крысам! С него станется! Измучил меня этими сокровищами! Откуда я знаю, где они? Кстати, мама не была старушкой! Женщина в самом расцвете сил!

– Во-первых, прости, но твоей маме уже все равно, что сделают с ее телом. Мертвецы, как ни странно, не очень волнуются, даже если из них сварить похлебку. Что так, что эдак – тело кто-нибудь сожрет, черви, крысы, кто угодно. Даже если его хорошенько забальзамировать. Во-вторых… хватит и первого. Ты ее не убивала, а если она разволновалась и померла, значит, так боги судили. Дороги богов неисповедимы.

– Ффу… милый, ты так и не избавился от своих уснарских шуточек! Меня даже затошнило!

– А я и не шучу. Когда я помру, столкни мой труп ногой в канаву – мне будет уже все равно. Ладно, ладно, не делай такое лицо! Поставишь мне памятник – только не с этой железякой, а с пирогом в руке! Я считаю, самое лучшее в мире дело – кормить людей. Чем больше сытых людей, тем меньше в мире зла. Вот!