Максим Кисляков - Раскаленная броня. Танкисты 1941 года

– Он что, раненый?

Игорь угукнул.

– Товарищ капитан! – кто-то обратился к своему командиру с отчетливым южнорусским говором.

– Чего тебе?

– А сапожки-то нашенские, советские. И дата недавняя. Может, не врут они?

– Я сам решу – врут или нет! – грубо отрезал капитан.

Он закурил папиросу, стал пристально изучать документы, хмыкает. Наконец поднял глаза на Игоря:

– Значит, лейтенант Красной Армии, говоришь? Танкист?

Игорь кивнул.

– А это твой экипаж?

Протасов вновь кивнул. Капитан шагнул к нему, нагнулся и с ухмылкой обратился:

– А где ж ты свой танк потерял, сокол ясный?

– Подбит…

– А-а-а. Подбит, – вдруг передразнил Игоря капитан. Он поднялся и скомандовал: – Взять этих хлопчиков с собой! Разберемся, кто есть кто. А то что-то вы мутноватые больно, ребята. Танковые бои уже пару дней как стихли и то – в десяти километрах отсюда, не меньше… Так что не сходится, лейтенант, не сходится… – Капитан затушил папироску, спрятал чинарик в пилотку и приказал: – Вяжи их, старшина, с нами пойдут.

– Есть!

Отряд диверсантов с пленными танкистами пробирается через бурелом. Позади остались поля и луга, начинается лес. Командир диверсионного отряда упорно идет вперед, сразу видно – он знает здесь каждый куст. Чего не скажешь о наших танкистах. Особенно много проблем стал доставлять раненый Демин. Приходится все чаще делать привалы. Может, ну его, бросить к чертям собачьим, прикидывал время от времени капитан диверсантов, возни больно много, да и тормозит он нас. Однако не решался – а вдруг они и вправду бравые ребята-танкисты, чудом вырвавшиеся из окружения.

К полудню отряд углубился в чащу. Деревья выстраиваются стеной, теснятся, пытаются выдавить непрошеных гостей. Лишь плотная спина капитана прорывается вперед, ведет за собой весь отряд.

Внезапно перед бойцами вырос долговязый солдат в потрепанной буденовке, винтовка с примкнутым штыком угрожающе выставлена вперед. За спиной виднеется наспех сколоченный из корявых стволов шлагбаум.

– Стой, хто идет!

Пограничник вяло ответил «свои» и, не обращая внимания на солдата, двинулся мимо импровизированного КПП. Боец в буденовке вытянулся в струнку, рука козырьком уперлась в висок, выпалил: «Здравия желаю! С возвращением!»

Игорь шагнул за пограничником, однако тут же почувствовал, как что-то острое уперлось в грудь – штык часового едва не пробил комбинезон.

– А это хто? Чужим не положено! – произнес солдат в буденовке, недобрый взгляд буравил лейтенанта.

– Эти со мной, – устало буркнул пограничник, даже не оборачиваясь.

Часовой вскинул брови, торопливо убрал штык от груди Игоря.

– Есть, товарищ капитан!

КПП остался позади, вытоптанная десятками сапог дорожка круто берет вправо и скрывается за густым кустарником. За ним раскинулась полянка, в середине из камней сложено кострище, по краям полянки, словно грибы, теснятся землянки, на крышах зеленится свежий дерн. Рядом виднеется журавль небольшого колодца, тут же неподалеку на деревянной колоде орудует внушительного вида колуном раздетый до пояса боец, мышцы валунами перекатываются по телу, обвитые мощными жилами руки умело держат рукоять колуна, тот с треском разламывает поленья. Деревяшки разлетаются в стороны, их подхватывает щуплого вида совсем еще юный солдат с петличками красноармейца и аккуратно складывает в поленницу.

Вкусно пахнет разваренной картошкой. В кострище приветливо потрескивает огонь, рядом суетятся солдаты в видавших виды гимнастерках.

Один из бойцов с нашивками ефрейтора озадаченно полирует затвор, рядом на тряпице лежит карабин Мосина, второй солдат чинит прохудившийся сапог, огромная игла дырявит кирзу и проталкивает за собой суровую нить. На костре в закопченном котелке булькает какое-то варево. Женщина в платке из местных заботливо перемешивает одурительно пахнущую кипящую жидкость деревянной ложкой. Семен облизнулся и вздохнул.

Танкистов повели чуть дальше от костра. Капитан сразу ушел в направлении землянок, оставил за себя бойца, строго приказал смотреть за подозрительными вояками в оба.

Баир осторожно положил Романа Демина на примятую траву около костра, тот застонал, лицо сморщилось от боли. Баир тронул промокшие бинты на плече Демина, на кончиках пальцев осталась свежая кровь.

– Командир, перевязать бы его еще раз, – озадаченно произнес Баир. – Рана все еще кровоточит, как бы заражения не было. Или того хуже – много крови потеряет…

Игорь наклонился над Деминым, рана и вправду стала сильно кровоточить – материя вымокла насквозь, тоненькие струйки крови въедаются уже в плотную ткань комбинезона вокруг раны. Протасов добела сжал губы, брови сшиблись на переносице. Непросто сидеть и смотреть, как друг, боевой товарищ истекает кровью у тебя на глазах. Сейчас бы чистый кусок тряпицы, да где ж взять ее, с горечью подумал Игорь.

– Куда его угодило-то, браток? – произнес за спиной чей-то тихий голос. Протасов обернулся, за его спиной стоит немолодой уже солдат, из-под пилотки выбивается седоватый волос, над губой жесткая щетка усов. Левая рука – в перевязи, из-под пожелтевших бинтов выглядывают две деревянные дощечки. Глаза жалобно смотрели то на Игоря, то на раненого Демина. – Жить-то будет?

– В плечо, – проговорил Игорь.

– А меня вот, вишь, почти без руки оставили, – кивнул на покалеченную конечность пожилой солдат, устало вздохнул. – Лучше б в бою подстрелили…

– Как это?

– А так! Я ведь когда улепетывал со всеми от фрица-то, угодил в овраг, да и шмякнулся неловко. Поначалу ничего, потом разболелось шибко, хоть – вой! Пока дошли до лагеря – думал землю начну грызть – так болело все. А потом сестричка наша подошла, посмотрела, говорит: переломы серьезные. Теперь вот, – солдат еще раз кивнул на перевязь, – две недели не снимать! Тьфу!

– Повезло тебе еще, дурень, – в сердцах бросил Игорь и отвернулся. – Ты еще не видел, как люди заживо сгорают…

– Э-э-э, паря, не скажи! – Пожилой боец многозначительно выставил палец здоровой руки, опустился рядом с Игорем, достал заранее скрученную папироску из пилотки, задымил.

Демин повел носом, разлепил пересохшие губы и произнес:

– Товарищ лейтенант, папироску бы… Курить хочется, аж жуть!

Пожилой солдат хмыкнул, достал потрепанный кисет, в узелке разорванные на ровные прямоугольники бумажки. Семен пригляделся, брови взметнулись вверх – бумага испещрена латиницей.

– Немецкие листовки, что ль? – произнес он.

– Они самые, – кивнул пожилой солдат, пальцы ловко набивают самокрутку табаком. – Вишь, пригодились. Для задницы жестковаты, а на самокрутку в самый раз.

Рядом кто-то хохотнул