Олег Верещагин - Очищение

Он никак не объяснил эти слова — просто странным жестом тронул висок кулаком и вышел. А Романов гадал над ними до того самого момента, пока около стоящего возле крыльца «уазика» с нахохленным за рулем сержантом (на коленях его лежала «ксюха» [4] Автомат «АКСУ-74». с длиннющим пулеметным магазином) не увидел второго гражданского — как его… а, Вячеслав Борисович Жарко! Кстати, оказалось, что на модном поясе — широком, кожаном, с тяжелыми металлическим пистонами и пряжками — у методиста-байкера висит в украшенной бахромой кобуре обрез двустволки. Скрестив руки на груди, Жарко дождался, пока Романов подойдет ближе, и кивнул на машину:

— Я знаю, что вы хотите ехать один. Но у меня просьба — может быть, вы все-таки не откажетесь от попутчика- цивила?

Он склонил голову чуть набок, молча рассматривая офицера. Волосы у Жарко были длинные, русые, на концах — чуть завивающиеся, ногти на пальцах скрещенных на груди рук ухоженные, кажется, даже отполированные. Но взгляд учителя-мотоциклиста оказался пристальным, оценивающим… И Романов неожиданно для самого себя кивнул:

— Едемте.

— Отлично. — Жарко ловко уселся на переднее сиденье. — Кстати, не обессудьте — за воротами ждет моя братия… я им махну, чтобы ехали тоже, или пока отпустить?

«Уазик» уже выруливал через открывшийся шлагбаум, и Романов увидел «братию». Неподалеку сидели на мотоциклах — изваяниями из черной кожи — человек десять байкеров. На виду у всех было оружие, серьезные охотничьи полуавтоматы, опять же, незаконные обрезы двустволок… Бензобаки мотоциклов украшал черно-желто-белый с белой окантовкой круг с бегущим над ним красным волком.

— Нет. Вы можете ехать со мной… — Романов вовремя осекся, не начав говорить «потому что» — он и сам не знал «почему». — Но только вы.

— Хорошо, — неожиданно покладисто ответил Жарко и, быстро приопустив стекло, сделал какой-то знак ладонью. Разом взревели мотоциклы и, мгновенно выстроившись в занявший всю дорогу клин, унеслись в противоположном направлении.

— Вообще-то это чистая трата бензина. — Жарко снова повернул ручку, возвращая стекло на место, сел вполоборота к Романову. — Но от старых привычек трудно отвыкать. Хотя, наверное, придется.

— Странный вы человек. — Романов тоже устроился удобней. Ему стало на самом деле интересно. Кроме того, разговор позволял отвлечься от назойливых мыслей на тему «о черт, что же дальше дела-а-ать?!». — Старший методист ГорОНО. Байкер. Да еще и знакомый этого профессора. Не думаю, что вы интересуете его как педагог или мотоциклист…

— Ну, тут нет ничего странного. — Жарко, кажется, тоже настроен был поболтать. — Пару веков назад никого не удивляло, что один и тот же человек пишет стихи «про баб», служит дипломатом и шпионом при чужеземном дворе, лихо машет саблей и сочиняет трактат по физике. Потом это, к сожалению, почему-то стало считаться невозможным.

— Сложная специализация… — глубокомысленно начал Романов и удивленно дернулся, когда Жарко его непринужденно перебил:

— Простая леность мозга. Взять, к примеру, вас. Ваша бригада несколько недель сидит неподвижно посреди разброда и разгула всякой дряни, парализованная внушенной вам нелепой мыслью, что в «нормальном обществе» военные не лезут в гражданскую жизнь. В результате бригаду берет под командование решительный летеха, и под его руководством все бодро бросаются спасать мир.

— Похоже на Ксенофонта [5] Ксенофонт (ок. 434–359 до н. э.) — греческий историк и философ, сын Грилла, из богатой всаднической семьи в Афинах; в 401 г. поступил на службу к Киру Младшему. После смерти Кира и вероломного убийства греческих военачальников персами руководил удачным отступлением греков через вражескую землю. В своей книге «Анабасис» Ксенофонт (от третьего лица), в частности, с большой силой и реализмом описывает чувства, владевшие им в ночь перед тем днем, когда он принял командование над растерянной и готовой сдаться армией. Среди них превалировало понимание, что нужно что-то делать для спасения, все ждут этого, но боятся сделать первый шаг, и он, Ксенофонт, должен принять груз ответственности на себя. , не находите? — спросил Романов, которому только сейчас пришла в голову эта позабавившая и смутившая его мысль. Брови Жарко высоко прыгнули под волосы, он непонятно сказал:

— Извините… — И продолжал уже о другом: — У нас в клубе было сорок семь человек. Когда началась вся эта заваруха, мы долго не думали, оккупировали здание школы, где я когда-то начинал преподавать. Перевезли туда семьи, кстати — захватили бензоколонку рядом… А сейчас там у нас больше тысячи народу, две трети — женщины и дети. Что-то вроде коммуны. Кстати, я с мэром-то разговаривал. Но не хватило, так сказать, сил для морального давления… Учтите, он дерьмо. Но злобное и хитрое. И вы ему нужны…

— Ему нужен не я, а бригада, — задумчиво сказал Романов. — Я не виделся с ним ни разу, поверите? Поэтому подождите — я сам составлю о нем мнение. Поверьте, я вовсе не хочу того, что начал делать. Не хочу, — с силой, хотя и негромко, повторил Романов, и Жарко кивнул. И молчал до самого поворота к мэрии, разглядывая залитые резким солнечным светом улицы, мелькавшие за окном. Свет только оттенял отчаяние и разорение, царившие там. Яркие вывески и рекламы казались издевательством над людьми. Собственно, — подумал Романов, глядя, как в конце проспекта вырастает высокое прямоугольное девятиэтажное здание, больше похожее на старинную крепостную башню, — это и было издевательством. Всегда…

Площадь перед мэрией по периметру была окружена баррикадой из мешков с песком и бетонных реперов, а также цепочкой «ежей» из обрезков рельсов. Единственный въезд перекрывал тоже сложенный из мешков капонир, в котором стоял на широкой треноге невесть откуда вытащенный «ДШК». На площади находилось десятка три полицейских — с оружием, в основном все с теми же «ксюхами», они хаотично слонялись туда-сюда и выглядели скорей неуверенно-пришибленно. Но тем не менее это были вооруженные люди, худо-бедно умевшие со своим оружием обращаться и явно подчинявшиеся мэрии. «Интересно, а где местный ОМОН? — вдруг задумался Романов. — Отряд-то во Владике был неплохой и немаленький…»

К остановившемуся «уазику» тут же — явно предупрежденный заранее — подбежал один из полицейских — с погонами майора, в криво сидящем бронежилете, с пистолетом в новенькой кобуре, посаженной так, что быстро достать оружие было просто невозможно. Что-то забормотал, явно думая, что вежливо и в то же время твердо приглашает Романова «пройти» — понять на самом деле это можно было только по судорожным телодвижениям. Глаза у майора остановившиеся, полные застывшим изумлением, недоумением и ужасом. Он до такой степени походил на оживленный заклинаниями труп, что Романов передернулся и поспешил к мэрии.