Олег Верещагин - Очищение

— Слова потеряли свой первоначальный смысл, — наставительно сказал Русаков. — А ты про это забываешь. Смотри. Пусть будет Большой Круг. Все твои люди, которые тебе нужны в повседневном управлении, просто необходимы. Больше, меньше, те, что сейчас, потом еще кто-то добавится… — Он прочертил обеими ладонями по воздуху окружность. С хлопком их сомкнул, потряс. Романов следил за ним внимательно. — Дальше — Русская армия. Это не армия, как ты привык понимать…

— Витязи с дружинами? — Романов прищурился. — Так там писалось?

— Именно. Тоже подчиняющиеся только тебе, может, кто-то одновременно будет входить в Большой Круг, но — не принципиально. Это элита.

— Самим себе присвоим звание элиты? — сердито спросил Романов.

Русаков пожал плечами:

— Во-первых — что такого? Мы же для дела. А во-вторых — у тебя остается инструмент. За трусость, за подлость, за всякое такое «витязя» лишают его звания и тут же ликвидируют. Беспощадно. Дети у них воспитываются отдельно от родителей…

— Своих отдашь? — как в упор выстрелил Романов.

Русаков посмотрел упрямо и зло:

— Отдам. Потому что если все, как твои умники говорят, — гроб у нас еще впереди. Не хочу, чтобы меня туда в обнимку с моими нежно любимыми детьми заколотили… Если дети «витязя» растут не на казенном, то они «витязями» не станут. Ну и смену себе из сирот готовить будем. И еще из добровольцев, у кого родители согласятся.

— Да, Жарко это понравится… — Романов встал, подошел к карте. — А остальные? Быдло? Рабы? Крепостные?

— Не понимаешь или испытываешь? — усмехнулся Русаков. — Остальные — свободные люди. Рабочие, бойцы по необходимости… свободный, на самом деле свободныйнарод. А уже в следующем поколении — и осознанно свободный, с воспитанным и культивируемым с детства чувством долга. Основа общества. Не правители по доверенности, как твой Круг. Не вожди, как «витязи». А именно Основа. С теми же, в сущности, правами, что и у нас. Хочешь быть, как мы, — будь. Никаких запретов. Только старайся.

— Неужели получится… — Романов два раза стукнулся лбом о карту. — Черт, как я рад, что ты появился…

— Не хвастайся — я твоему появлению рад больше, — Русаков вздохнул. — Вон один из моих ученых лбов мне развернул неделю назад какие-то чертежи, я даже понял кое-что, а опытный образец… — Русаков издал губами неприличный звук, — собрать-то и негде. Не в моих же сельхозмастерских… Да и не из чего. Мужик чуть не плакал, да и я тоже…

— Что за чертежи? — заинтересовался Романов. Русаков спокойно ответил:

— Энергия искусственного вихря. Вечный двигатель.

— Иди ты!

— Солнцем клянусь, — странно сказал Русаков. — Не факт, что будет работать, вообще ничего не факт, но чертежи именно на эту тему. Он их раньше и показывать боялся — убили бы сразу.

— Да, могли… — Романов провел пальцем по карте. — Значит, «витязи»… такое дело… Слушай, а что, если нам взять да и запустить между Владиком и твоим поместьем автобус? Рейсовый? Пару раз в неделю и с хорошей охраной? И черт с ним, с горючим, — пусть люди ездят! А?!

Муромцев приехал рано утром.

Романов ощутил — даже не услышал — сквозь чуткий сон гул моторов на аллее, еще на подъезде, — и быстро сел. За окном дул промозглый ветер, и хотелось думать, что это всего лишь осень… пусть и слишком холодная для середины обычного сентября. Упруго, с резким стреляющим звуком, хлопал недалеко от окна на высоком флагштоке недавно утвержденный наконец-то официально флаг — черно-желто-белое имперское полотнище. А споры о гербе еще шли…

Женька Белосельский сунулся в дверь без стука, держа в руке, словно щит от гнева Романова, картонку, на которой было крупно написано: «МУРОМЦЕВ ВЕРНУЛСЯ».

Он был не заспанный, придерживал рукой на ремне «АКМ-74». Женька за последнее время стал буквально виртуозом в обращении с «ТТ», а «калаш» носил с того момента, когда в самом конце августа Романова попытались убить прямо у входа в Думу. Две женщины, вроде бы просто ожидавшие чего-то, когда Романов вылезал из «гусара» — вернулся после поездки на стройку, — выхватили «наганы» из сумочек и открыли огонь. Одна попала себе в ногу («наган» зацепился за край сумки спицей курка) и была тут же убита водителем, вторая успела сделать два выстрела — и ее застрелил Женька.

Кто они были и зачем хотели убить Романова — установить не удалось, хотя Шумилов, который возглавил КГБ, окончательно перебравшись из Русаковки во Владик, долго пытался хоть что-то узнать и, кажется, и сейчас еще этого не бросил. После этого кое-кто предложил ограничить доступ на площадь перед Думой — «во избежание». Но Романов сказал, что этого не будет делать никогда. И не стал объяснять почему. А никто не стал переспрашивать.

Но с тех пор Женька, если был рядом, чаще всего носил автомат. Люди Шумилова тоже паслись рядом постоянно и открыто. Однако Романов был почти уверен, что есть и еще одна охрана от Норне-Геста — тайная. И третья — то ли от Жарко его питомцы, то ли прямиком от Женьки с его малолетними «спецслужбистами»; пару раз Романов засекал, что рядом часто крутятся с какими-то делами часто меняющиеся мальчишки.

— Встал, встал уже. — Романов растер руками лицо. На миг вспыхнула досада на Муромцева — не мог приехать сорока минутами позже; эти сорок недоспанных минут казались настоящим счастьем, которое у него жестоко отобрали. Но тут же он заставил себя перестать дурить. Муромцев должен был проехать берегом Амура, насколько будет возможности, собрать людей, если получится — установить связи с властью, какая ни есть, на местах и провести разведку…

В большинстве кабинетов на этаже было тихо. Но ниже этажами работа не прекращалась ни днем ни ночью. Сейчас, быстро шагая по коридорам и лестницам, Романов понял то, чего не замечал раньше, — на «его» этаже работа как-то сама собой прекращалась, когда он ложился спать.

Видимо, чтобы не мешать ему.

На площадке между вторым и первым этажами стоящие на лесах люди крепили по указаниям молодого и обозленного их неловкими, по его мнению, действиями парня большую картину. На Романова парень только оглянулся и, кажется, не заметил. А Романов его вспомнил. Конкурс. Конкурс только недавно закончился, общегородской — на восемь больших картин для лестничных площадок Думы. К удивлению Романова, который вообще на этот конкурс согласился только по настоянию Лютового, на конкурс подали чуть ли не полсотни самых разных работ. Этот парень был одним из победителей, хотя его фамилию Романов не вспомнил бы даже под расстрелом.