Денис Бурмистров - Черный выход

– Привет, Максим! – приветливо воскликнул Гоша. – Как дела?

Парнишка лет семи, одетый в вытянутые спортивные штаны, олимпийку и тапочки на шерстяной носок, сидел на широком подоконнике и копался в телефоне. При звуке голоса он поднял голову, увидел Чеснокова, заулыбался и кивнул несколько раз, помахав рукой. Из его горла вырвался тоненький, похожий на свист звук.

– Вот и молодец, – Гоша, проходя мимо, хлопнул его по плечу. – Смотри не простудись.

Когда друзья поднялись еще на полпролета, он вполголоса пояснил:

– У мальчишки с рождения с голосовыми связками проблемы. В ультразвуковом диапазоне общается.

Поднялись на второй этаж. На массивной, обитой плотным кожзамом двери висела табличка «Младшая группа».

– Здесь детишки до четырнадцати лет, – Гоша щелкнул ногтем по двери. – Мало кто рождается сразу в тяжелой стадии болезни, в основном меняются с возрастом. Впрочем, бывают исключения. Нам выше.

На следующем этаже дверь выглядела помассивнее, с поперечными рейками и тяжелой металлической ручкой. На косяке был прикреплен звонок, под которым кто-то дописал черным маркером: «А надо ли?»

Табличка гласила, что перед друзьями вход в среднюю группу.

– Здесь лежат подростки, – вновь прокомментировал Чесноков. – Обычно после нескольких лет наблюдений становится ясно, удастся ли заблокировать ход болезни или нет. Потому с этого этажа выхода два – либо домой всю жизнь на «колесах», либо выше, в «зомбарий», на опыты.

– Ничего себе перспективы, – мрачно сказал Старцев.

– А ты думал, – полным оптимизма голосом ответил Гоша. – Тут все по-взрослому.

Он вдавил кнопку звонка, и за дверью раздался резкий дребезжащий звук.

Ждать пришлось недолго – раздались приближающиеся шаги, щелкнул засов, и дверь приоткрылась.

– Здравствуйте, Софья Владимировна! – радостно воскликнул Гоша. – Соскучились?

– Не успели, Чесноков, не успели, – ответила невысокая пожилая женщина в длинном врачебном халате и с волосами, убранными под шапочку. Она напомнила Игорю строгую учительницу из какого-то старого черно-белого фильма – прямая, несмотря на возраст, осанка, внимательный взгляд сквозь стекла очков и профессиональная невозмутимость присутствовали.

– Ну как же так, Софья Владимировна, – притворно расстроился Гоша, разведя руками. – А я вот очень по вам соскучился!

Губы врача чуть дрогнули от сдерживаемой улыбки, она склонила голову и прямо посмотрела на Игоря и Семена.

– Кого привел?

– Это друзья, Софья Владимировна, – поспешно откликнулся Чесноков. – Они со мной.

– Посещения только в отведенные дни, – отрезала врач.

– Ну, Софья Владимировна, – загундел Гоша. – Ну чего вы? Всегда ж можно было…

Софья Владимировна нахмурила брови, сверля Чеснокова взглядом.

– Это можно было пока ты воспитанников самовольно не уводил, – сказала она. – А теперь все, Чесноков, нет тебе веры.

– Ну, Софья Владимировна…

– А то мы как раз сомиков новых в аквариуме завели, а ну как ты их тоже утащишь?

– Да я же сам тот аквариум сюда принес! – У Гоши сделался вид как у нашкодившего ученика, старающегося загладить вину перед директором. – На фига мне ваши сомики?

– А на фига ты четырех детей в кино без разрешения водил? – парировала врач.

– Ну а кто их еще в кино сводит? – перешел в наступление Чесноков. – Там фильм шел, они его давно уже ждали. Софья Владимировна, вы же меня знаете. Я ради наших в лепешку разобьюсь! Я же как лучше хотел!

– Ну а чего разрешения не спросил?

– Не получается у меня с Марией Егоровной общий язык найти, – сокрушенно вздохнул Гоша. – Она считает, что я плохо влияю на молодых. Вы же меня с детства знаете, Софья Владимировна, вы бы ей сказали, что я хороший. Я даже записку оставил в палате, что ребята со мной, номер своего мобильного там указал. Она же даже не позвонила!

– Скажи спасибо, что она до Разуваева не дошла, – вздохнула врач. – А то бы досталось тебе на орехи.

Чесноков пристыженно опустил голову, покусывая губы. Софья Владимировна, поняв, что воспитательный эффект достигнут, смягчилась и уже другим, теплым голосом сказала:

– На будущее, Гоша, сделай выводы. Мы же тут не простых больных содержим, ты же знаешь. А вдруг у кого из ребят кризис случится или приступ? И помочь вокруг некому… Ладно, вижу, что понял. Ты просто так пришел? А то скоро процедуры.

– Нам нужно к Каму попасть, – сказал Гоша. – Мы ненадолго.

Софья Владимировна еще раз обвела друзей взглядом, ответила:

– Если только ненадолго. У Кама в последнюю неделю обострение.

И их впустили в отделение, указав оставить верхнюю одежду у стойки дежурного врача.

Здесь было тепло и чисто, даже по-своему уютно. Неширокий коридор с несколькими поворотами и тамбурными дверями, которые могли запереться разом с удаленного пульта. Повсюду стекло и пластик, изредка разбавленные деревянными панелями и цветочными горшками. Персонала почти не видно, лишь пару раз мимо друзей прошли занятые своими мыслями люди в форме Института.

Гоша исполнял роль гида, с жаром рассказывая и показывая.

– Вон там когда-то был испытательный стенд, – указал он жестом на плотно закрытую дверь с холодным зеркальным глазком. – После одного инцидента его перенесли на пятый этаж.

– Что за инцидент? – спросил Фомин.

– Дифференты как-то по-особенному влияют на внеземные объекты, – ответил Чесноков. – Не все – некоторые… Ну как объяснить… Допустим, у одного в руках «пустышка» схлопнулась, у другого «обруч» цвет поменял, у третьего «зуда» запоет. А один раз что-то такое произошло, что полстены как языком слизало и лаборант погиб. Решили перенести в более безопасное место от греха… Во, а там, в конце коридора, была «мозгоправка». Там нас пытались лечить операциями на мозге.

Гоша говорил так буднично, с нескрываемой ностальгией, а у Игоря мурашки бежали по спине. Он помнил того Гошу, маленького и худенького, которого увозили прямо из школы на карете «скорой помощи». Помнил, как тот не появился ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. Как родители Чеснокова хмуро и пространно отвечали на вопрос, почему Гоша не выходит гулять, как раздраженно отмахивались в ответ на: «Когда Гоша вернется?» – когда тот якобы жил у родственников.

А он был тут, в этих стенах, одинокий и напуганный. И над ним ставили опыты, проводили эксперименты, кололи непонятные лекарства и проводили жуткие процедуры. Причем делали это не со зла, а наоборот, в желании помочь, вылечить, повернуть вспять или хотя бы остановить генетическую гонку в организме, запущенную Зоной. Но детям это объяснить сложно, им больно, когда делают больно, и одиноко, когда некому поплакать в плечо. Никакие высшие мотивы тут не способны заменить простого человеческого тепла. И хорошо, если попадаются такие, как та же Софья Владимировна, о которой Гоша рассказывал только хорошее и светлое, но бывали и просто равнодушные. И тут еще неизвестно, что хуже – прогрессирующая болезнь, превращающая человека в странное существо, или холодные профессионалы, использующие больных детей в качестве подопытных кроликов. Хотя, наверное, иначе нельзя. Наверное, иначе не победить.