Дмитрий Силлов - Кремль 2222. Шереметьево

Мертвец без нижней челюсти, с окровавленным языком, свешивающимся на грудь…

Женщина с блестящими перламутровыми пуговицами, вбитыми в пустые глазницы…

Земляная кукла с фрагментами гнилой плоти, интегрированными в подобие человеческого тела. И рядом – человеческое тело с зияющими ранами, заполненными землей, в которой деловито копошились клубки крупных дождевых червей.

И у каждого из них одно общее – длинные пальцы, оканчивающиеся костяными мечами, некоторые из которых были настолько длинными, что скребли по земле…

Таких вот тварей успел схватить мой взгляд, пока я летел навстречу им по мосту. А за ними тащилась толпа еще более ужасных монстров, за которыми величественным и жутким памятником вздымали щупальца к серому небу скведы, завернутые в сверкающее силовое поле.

При достаточной доле воображения можно было представить этот пучок гигантских щупалец стилизованным изображением Дерева Жизни, которому поклонялись практически все древние народы планеты. Как знать, может, Последняя Война как раз и пробудила это самое Дерево, способное отнимать жизни легко и непринужденно, а также дарить новую жизнь мертвой плоти. Скорее, тогда оно к жизни отношения и не имеет. Дерево Смерти, вот наиболее подходящее для него название. Кстати, такому Дереву вполне логично и поклониться, и человеческую жертву принести, чтоб не разгневалось и полностью не уничтожило племя. Кто знает, какие древние кошмары, спящие в недрах земли, пробудила минувшая ядерная война? И как знать, каких еще чудовищ разбудят другие войны, в частности те, что, возможно, идут сейчас в моем родном мире…

Ну вот, опять настигли меня философские размышления. Естественный для меня процесс перед жесточайшим экшеном и во время такового. Кто-то орёт как ненормальный, брызжа слюной и захлебываясь кровью, как чужой, так и своей. А я, значит, думаю о судьбах миров, древних преданиях и прочей ерунде, в то время, как мое тело само решает, что ему делать…

Тяжелый мотоцикл с разгону врубился в толпу слепков, которые не успели осознать, что же такое вылетело на них из ворот крепости. Успели бы, подняли б свои ногти-мечи, и какое-нибудь из них точно проткнуло меня насквозь. Но весь мой расчет был на эффект неожиданности.

И он, дамп меня побери, сработал!

Рев мотора смешался с хрустом костей, которые сминало в труху широкое переднее колесо моего байка. Подозреваю, что и шины у него бронированные, рассчитанные именно на такую атаку – уж больно лихо ломил мой байк через толпу слепков, словно катер по волнам, рассекая их, раздвигая мощным корпусом, только брызги гнили и гноя во все стороны разлетаются.

Но я понимал – скоро все это должно кончиться. Уж больно плотным было месиво, через которое я проламывал путь. Байк начал заметно терять скорость, а до Дерева Смерти оставалось еще метров сто, не меньше…

При этом где-то там, за потоком бесполезных философских размышлений, билась искорка здравого смысла – зачем? На кой тебе надо пробиваться к этим щупальцам, которые ты ничем не уделаешь, даже своей «Бритвой». Любое из них хлопнет раз по макушке, и останется от тебя мокрое место. Так для чего ты все это делаешь?

Но я знал, что все делаю правильно. Откуда? Да кто ж его разберет. Знал – и все. И делал в меру сил, своих и моего мотоцикла.

Которых оставалось все меньше и меньше…

Я уже еле удерживал руль, норовивший вырваться из моих рук. И хотя байк, натужно ревя, все еще двигался вперед, я осознавал, что в моем распоряжении лишь несколько секунд, после которых меня просто разорвут на части.

Уже со всех сторон тянулись ко мне страшные когти, уже скалились в мое лицо черные провалы, некогда бывшие ртами живых людей, и где-то в самом центре моего мозга рождалось мерзкое, холодное, злорадное, многоголосое, чужое хихиканье, отвратительное, будто кто-то методично, с нажимом водил по стеклу ржавым гвоздем.

«Иди к нам, – скрипели потусторонние голоса. – Здесь ты найдешь то, что давно заслужил. Живительный холод и радость полного подчинения. Иди к нам, человек…»

Байк взревел, словно раненый зверь – и заглох. Но за мгновение до того, как мотоцикл тяжело завалился на бок, я соскочил с седла, одновременно выдергивая из ножен мою «Бритву».

Нож сверкал, словно внутри его клинка билась молния. Я рубанул ножом, и ближайший труп развалился надвое, правда, успев перед этим махнуть своей ужасной лапой. Костяные клинки вспороли мой камуфляж и кожу под ним. Плевать, главное, мышцы не порваны. А, значит, продолжаем думать о вечном, не мешая телу делать привычную работу.

Я кромсал ножом направо и налево, ошметки плоти, земли и костей летели во все стороны… но при этом я не продвинулся ни на шаг. Слепки все прибывали, давили со всех сторон, запах разрытой могилы пропитал все вокруг – и я понял, что все бесполезно. Еще пара-тройка секунд, и однозначный финал неизбежен. Ожившее кладбище сомнет меня, задавит массой и похоронит в себе, сделав своей неотъемлемой частью, крошечным атомом кошмарной экосистемы, созданной Деревом Смерти.

И тут сквозь окровавленные прорехи моего камуфляжа ударил свет. Ярчайший, ослепительный и холодный, словно закаленная сталь.

Я на мгновение рефлекторно прикрыл глаза, ощущая при этом, как лютый мороз проникает внутрь меня, распространяясь от медальона, висящего у меня на груди. Было полное впечатление, что еще доля секунды – и я превращусь в ледяную статую.

Первым порывом было сорвать с себя княжий подарок… но я не сделал этого. Напротив, я открыл глаза, рискуя спалить сетчатку нестерпимым светом – и не пожалел. Такое надо было видеть!

Свет, льющийся из-под отворота моего камуфляжа, сфокусировался, и теперь бил точно в цель узконаправленным сверкающим лучом. И целью было Дерево Смерти. Вернее, полупрозрачный энергетический кокон, окружающий его, словно футляр, вырубленный из толстого льда.

Сейчас же этот «лед» таял на глазах.

От того места, куда ударил луч, по поверхности футляра расходились снежно-морозные концентрические круги, буквально пожирающие защитное поле скведов… которым это очень не нравилось. Щупальца нервно дергались, свивались в клубки – и явно старались отодвинуться подальше от смертоносного ледяного пламени.

Слепки, толпящиеся вокруг меня, замерли, превратившись в жуткие, гротескные статуи. Понятное дело, кукловодам сейчас было не до своих кукол – у них появились проблемы посерьезнее, чем уничтожение одинокого психа, прущего с ножом против целой армии нечисти.

Впрочем, этому психу сейчас тоже было не до битвы. Я стоял столбом, ощущая нереальную боль в мышцах и суставах от мгновенно-глубокой заморозки, и ничего не мог поделать. Признаться, неприятно это – ощущать себя неким пушечным лафетом, минометной плитой, подставкой для чужого оружия, никоим образом не подвластного твоей воле. Тем не менее, эффект от него был налицо, и это не могло не радовать, хотя от раздирающей боли в теле я был на грани потери сознания. Только бы Никифор со Степаном не подвели…