Александр Афанасьев - Линия разлома

– За что?

Совсем рядом, рядом, за стеной – гулко стукнул «калашников».

– За все. Я…

– Ты не плохая, Джен. Ты одна из нас.

– Правда?!

– Все будет хорошо.

Что-то хлопнуло – и дверь комнаты, в которой их содержали, провалилась внутрь.

– Friendly! – как могла, закричала подполковник Ли.

Яркий луч фонаря, пробежавшись по комнате, остановился на них.

– Заложники!

– Есть! Мы нашли их!

Луч фонаря впился прямо в глаза.

– Смотри на меня! Смотри на меня!

– Есть! Я опознал их!

– Ваше имя, мэм…

– Люсинда… Люсинда Ли. Подполковник… ВВС. Со мной…

– Больше ни слова. Нам надо дождаться эвакуатора…

Один из спецназовцев присел рядом с ними, держа дверь на прицеле своего автомата. Второй достал нож.

– Руки и ноги, – подсказала Люсинда, – просто веревки.

Примерно через сорок минут послышались свист и грохот вертолетных турбин. Все это время они находились в комнате. Холифилд сломалась и плакала, она пыталась успокоить ее, как могла. Мелькнула мысль, что она не знает этих спецназовцев, – снаряжение у них было западное, но в том-то и дело, что знакомые ей парни из специальных авиакрыльев первым делом старались раздобыть все русское, чтобы «не выделяться», русское вооружение, русское снаряжение, даже русское нижнее белье. И, кроме того, она знала всех на расположенной рядом базе – просто потому, что служила там.

Этих – она не знала.

Вероятно, они были какой-то частью спецназа НАТО, базирующейся в Киеве, возможно, даже не американской. Как бы то ни было – они спасли их.

Про то, о чем они говорили до этого, они не перекинулись ни словом. Вероятно, Джен потом будет сильно сожалеть о том, что сказала… но она поступила правильно. Нельзя скрывать это. Только дьявол знает – какая мерзость может скрываться в тихих американских городках, сколько детей может пострадать от таких, как отец Джен. Их просто надо находить. Выжигать эту мерзость огнем.

Они сходили в туалет – обе, по очереди, прямо в комнате. Спецназовцы отказались вывести их, сказали, что опасно, – просто отвернулись. Но по сравнению с тем, что было до этого, все было так – мелким неудобством.

На улице больше не стреляли.

В комнату, где они были, зашел еще один из спецназовцев:

– Вертолет на подходе. Выводим их.

…

– О'кей, слушайте меня внимательно. Идете за мной, ты – держишься за ее пояс, ты – за мой. Вы стоите – я стою…

Тот, кто это говорил, был чем-то похож на немца. Даже голос у него был похожий – нудноватый.

– Парни, я все-таки офицер ВВС. И знаю правила.

– У вертолета пригнитесь…

Они вышли в комнату – первым шел стрелок, спасший их, затем Джен, она – следом, чтобы контролировать совершенно раскисшую подругу. В комнате еще стоял пороховой дым, лежал труп – увидев это, Джен истерично завизжала и дернулась. Не выдержала. Люсинда схватила ее, развернула к себе и влепила пощечину.

– Ты меня заколебала, сучка! – заорала она. – Ты офицер разведки ВВС! И веди себя достойно, мать твою!

Как она и ожидала, это привело подругу в чувство, она схватилась за щеку и замолчала. Ничего… на базе приведут в чувство. Замыкавший небольшую колонну солдат похлопал ее по плечу:

– Отлично.

Она подтолкнула Джен вперед:

– Иди. И не смей хныкать!

Они прошли на первый этаж лестницей – там тоже были трупы, пахло кровью. Они прошли каким-то коридором и вышли на двор… гул вертолетных винтов стал слышен намного отчетливее. Повинуясь командам, они пошли направо, на углу был еще один спецназовец, он стоял на колене, держа наготове пулемет Калашникова.

Вертолет сел на поле, сразу за домом, это был «Блекхок», он был один. Около вертолета находились двое стрелков, направив свое оружие в разные стороны от вертолета. В вертолете горел тусклый красный свет, и как только они подошли поближе, то увидели, что вертолет был в «стелс-варианте» с комплектом радионевидимости. Значит, точно – группа первого уровня, «CAT» или «DEVGRU».

Они первыми оказались в вертолете, затем увидели, как к вертолету бежит человек, это был снайпер, судя по его винтовке. Потом спецназовцы – их было всего пятеро, очень необычно – погрузились в вертолет, следом – погрузилась на борт и группа безопасности, стрелки, которые охраняли вертолет во время посадки. В вертолете сразу стало тесно.

– Десант на борту.

– Взлетаем!

Пулеметчики занимали свои места у пулеметов, было тесно, шумно – и она сразу даже не поняла, что последние слова были сказаны по-русски. В конце концов – многие в спецназе знали русский.

Но потом…

Обмен между экипажем шел тоже на русском. А вот пилот никогда не будет вести обмен в полете на чужом ему языке.

Двери была уже закрыты, и они сидели по центру – как и должны были, на самом безопасном месте.

– Парни… – стараясь говорить как можно более спокойным тоном, спросила она, – а вы вообще кто?

Один из спецназовцев толкнул в бок другого.

– Дуст, а вы что, не представились дамам?

Вертолет на самом деле не был «Блекхоком», хотя и был на него очень похож. Он был выпущен на авиазаводе в Харбине и был почти точной копией американского «Блекхока» – китайское название его было «Z20». Такие вертолеты Китай весьма активно продвигал в Африке и Латинской Америке как более дешевую и не зависящую от американских запчастей копию американского «Блекхока». Но мало кто знал, что эти вертолеты закупала Россия. И еще меньше знали о том, что китайским и русским инженерам удалось, используя вывезенные в Китай из Абботабада обломки, создать очень похожую копию американского «СтелсХока», секретного вертолета для заброски спецназа через линию фронта.

Таких вертолетов в России уже было более десятка и десятков пять – в Китае. Китайский и русский спецназы учились тому же, что и американцы, – тихое проникновение, быстрый удар и отход… впрочем, русским ли этому учиться… воюя с семьдесят девятого года, они и сами могли много чему научить. Спецназ ВМФ, созданный как точная копия «US NAVY SEAL» и французского «Commando Hubert», малозаметные вертолеты, подрывные и диверсионные вылазки на огромной территории, обкатка в горах Кавказа и Средней Азии, тайные атаки в Афганистане под чужим флагом. Мир сорвался с катушек – и уже никто не знал, где он остановится.

Киев…

До того как все это началось… признаю, я не был в городе. Меня не было здесь ни в две тысячи четвертом, ни в две тысячи четырнадцатом. Когда все это начиналось, когда Киев еще не верил, что все не понарошку, что все – всерьез. Когда гудел и шумел Майдан – в нескольких сотнях метров от него нормально жили люди. Ходили на работу (не все, правда, русские в основном), платили кредиты, что-то покупали и продавали. Носили сумки с продуктами на Майдан – и русские тоже это делали, да. Было. И потом, после страшного февральского утра, после того как сбежал президент страны, а новым стал неизвестно кто – они тоже жили. Радовались весне, думали, куда осенью устроить детей, в какую школу, читали утренние сводки о том, что происходит на Востоке, сколько обладминистраций захвачено русскими террористами. Не покупали продукты с кодом 46 и не хотели войны. Думали, что вот теперь-то власть будет их слышать и будет действительно принадлежать им. И даже то, что должно было вызвать настороженность, например, видео в «youtube» с разворачивающимся над Днепропетровском беспилотником, настороженности не вызывало. Один известный писатель даже сказал: «Почему мы должны бояться НАТО, разве оно сделало что-то плохое для нас?»