Владислав Морозов - Бей врага в его логове! Русский десант в Америку

Экипаж на борту «Блэк Хока», видимо, был профессиональный и, наверное, очень хотел жить, они даже успели сбросить тросы, начать отстрел тепловых ловушек и резко рвануть машину вверх. Но что толку от «люстр», если наведение противовертолёток шло по оптическому каналу?

В вертолёт попало с интервалом секунды в две – сначала в основание хвостовой балки, а потом в кабину пилотов. Потерявший управление «Чёрный Ястреб» швырнуло на деревья – лопасти несущего винта рубанули по стволам сосен, пошли враздрай и с треском разлетелись в стороны, а через секунду изуродованный фюзеляж рухнул на землю. Глухо гахнуло, в стороны полетели мелкие обломки, и остатки вертолёта скрылись в оранжевом пламени горящего керосина. Я отметил, что вертушка всё-таки упала чуть в стороне от высаженных десантников, которые, похоже, не запаниковали, а, укрывшись, открыли огонь, ориентируясь, похоже, по замеченным вспышкам – в места, откуда были выпущены противовертолётки. Огонь был плотный, но бессмысленный, противника они явно не видели, поскольку были на освещённом пожаром месте, а мы в чаще, почти в полной темноте. И инфракрасные очки и прочие технические ухищрения им здесь никак не помогли бы…

А потом визгливо рванули противопехотки, штуки четыре разом – кто-то явно напоролся-таки…

Спустя минуту беспорядочный огонь продолжился, но теперь стреляли только двое.

– Светлана, займись, – скомандовал я. Дальнейшее заняло минут пять. Два почти беззвучных хлопка Светкиной винтовки – и огонь прекратился.

Я, Рустик и Машка на всякий случай сунулись проверить, с кем мы там, собственно, имели дело. Ну, тех, кто напоролся на мины, порвало в лохмотья (одному, похоже, начисто оторвало голову), близко к ним мы подходить не стали, поскольку сработали далеко не все противопехотки, а ходить в темноте по заминированному месту категорически не рекомендуется никому. Но для полной картины происшедшего мне лично хватило и зрелища одного трупа, лежавшего под сосной ближе всех к нам, с рваной дырой во лбу. Худая, измождённая физиономия, кевларовый шлем с хитрым радиохозяйством, замысловатое камуфло, короткий карабин М-4 с подствольником. Опять старые знакомые – «универсалы», зомбаки грёбаные, чудо враждебной техники…

– Ну и кто там? – спросила Мадам Подпол, когда мы вернулись.

– Это друзья и родственики твоего пленённого на Кубе «защитника демократии». Никаких мозгов, одни инстинкты…

– Понятно, – сказала неистовая Данка и добавила: – Всё, уходим!

И мы ушли, ещё более щедро насытив окрестный лес противопехотками – пусть-таки порадуются, когда прилетят или придут разбираться с этим потерянным вертолётом…

Часа через полтора интенсивного «стрелкового шага» по лесу завернутая в плащ-палатку пленная мамзель (которую наша мужская часть, включая меня, сменяясь на остановках, потея и матерясь, всё это время тащила на себе) начала подавать признаки жизни – мычать и дрыгаться. Крепкий, однако, чердак оказался у девушки – что значит американка. На моей памяти как минимум одного душмана Машка точно таким же ударом отправила прямиком к Аллаху и гуриям. А тут смотри-ка, только изрядный синяк промеж глаз и более ничего…

До канадской границы нам оставалось километров десять.

– Остановимся? – спросил я. – Поговорим за жизнь?

– Только ненадолго, – согласилась Мадам Подпол. – И говорить буду я, ты, майор, всё равно языка не знаешь.

– Привал, орлы, – сказал я, и все присели на землю, не ожидая повторного приглашения. Со всеми возможными предосторожностями, поскольку мины здесь уже начинались довольно густо.

– Are you russians? – спросила пленная девка, как только ей вынули кляп изо рта.

Как видно, успела-таки услышать Машкины междометия и мои команды.

– Да русские, русские, – не стала спорить Мадам Подпол, ответив ей на вполне приличной англоязычной мове. – А ты кто такая?

Из дальнейшей беседы, содержание которой я понял не до конца, стало ясно, что девку зовут Барбара Уайлдер, девятнадцать лет. Рассказ был не то чтобы жалостливый (наши особисты такое иногда слушают по двадцать раз на дню), но, видимо, содержал такую версию жизнеописания, которая не позволила бы нам сразу оторвать «бедняжке» голову.

Эта самая Барбара Уайлдер была родом из Огайо. Практически «выпускница детского сада», поскольку на момент начала основного бардака она успела родиться и поучиться в школе – вот и вся биография. Хотя не у неё одной сейчас такая анкета, и не только по эту сторону Атлантического океана…

В этих местах она с семьёй оказалась в самом начале, спасаясь от радиоактивных осадков и мародёров. Долгую Зиму пересидели у родного дяди под Сиэтлом. Потом военные начали постепенно закручивать гайки. Под этим закручиванием подразумевалось переселение сельского населения в большие города и принудительное определение всех без исключения на работу, как правило, неквалифицированную и грязную. Предварительно всех обязательно пропускали через фильтрационные лагеря, выявляя беспаспортных, подозрительных, политически неблагонадёжных, облучённых, больных, истощённых и т. д. и т. п. – таких сразу отделяли от всех прочих, и их больше никто и никогда не видел. Барбаркиной семье переселяться в фильтрационный лагерь как-то не захотелось. Но далее военные начали упорствовать и применять силу – её дядя сгорел вместе со своей фермой, когда её без предупреждения, «подло», как она выразилась, обработали чем-то зажигательным с воздуха. Все прочие еле успели спастись, и она с семьёй, как и многие другие, ушла в лес. Мать и младший брат через пару месяцев ушли в Канаду, и с тех пор от них не было никаких известий. Барбара с отцом начала помаленьку промышлять на стезе проводников и контрабандистов. Сначала народу в Канаду уходило довольно много, и за счёт этого можно было как-то жить. Досаждали только мины и вертолёты. Потом появились «эти поганые железки», и жить стало куда труднее. Пару лет назад её отец сгинул, нарвавшись как раз на такую «автоматку». Сейчас жить совсем тяжело. Потому что городские в последнее время стали «какие-то не такие» и с ними невозможно ни дела вести, ни даже о чём-то разговаривать – как чурбаны. Якобы сразу, по поводу и без повода, бегут к военным «стучать».

Да и в любой город сейчас практически не попадёшь (а если попадёшь, то долго не протянешь), если на тебе нет соответствующих меток, а твоих данных в соответствующей военной информационной базе – сразу угодишь в лагерь как «террорист», а оттуда не возвращаются.

Но хуже всего то, что несколько месяцев назад в дополнение к «железкам» появились ещё и какие-то странные солдаты, которые выглядят вполне обычно, но ведут себя хуже роботов – молчат, словно глухонемые, не чувствуют боли и прочего. Их иногда высаживают с вертолётов, и они не щадят вообще никого.