Юрий Иванович - Вернувшийся из навсегда

Усаживаясь за стол, Пётр уже размышлял только о вариантах возможного побега. В том числе и устроенного через соратников, когда они узнают, где точно находится данный комплекс. Да и впоследствии на пищу набросился так, словно и не ел сравнительно недавно много и сытно. Поэтому не сразу заметил, как тяжёлые портьеры его интимного пространства шелохнулись и показались не то сотрапезники, не то посетители. Однако тотчас обе категории узник попытался отвергнуть:

– Идите отсюда, юродивые, бог подаст! Мне самому порцию вороватые интенданты недодали! А если вы с прошениями какими или жалобами, то приходите завтра, записавшись предварительно у секретаря. Сегодня мой рабочий день окончен!

Реакция на это оказалась самой полярной. Аскеза Мураши с нахмуренным видом беззаботно расселась на стуле по ту сторону стола, а вот худощавый, подвижный старичок, задёргался от радости, заулыбался и ринулся к узнику с рукопожатием, восклицая:

– Он! Точно он! – Но был довольно бесцеремонно ухвачен сзади главой особого департамента, усажен на стул рядом и строгим голосом отчитан:

– Предупреждаю в последний раз, господин Серов! Перед вами опасный преступник, которому даже интересно будет разорвать вас на части, чтобы убедиться в наличии крови именно красного цвета. Поэтому держитесь от него на безопасном расстоянии.

– Да, да, конечно! Извините, фрейлейн, я просто не удержался! – затараторил старик, не отрывая восторженного взгляда от лица Светозарова.

«Ничего себе! – несколько ошалел от такого обращения землянин. – Чего это он эту овцу «фрейлейн» обзывает? Сколько этому сморчку тогда лет?»

В мирах Долроджи любой мужчина, старше своей собеседницы на пятьдесят лет, имел право называть её не всегда уместным словом «фрейлейн». Пётр Васильевич хорошо помнил своё изумление, когда двадцать лет назад впервые столкнулся с такими отношениями. Да и прочие немецкие слова, пусть и редкие, но имеющиеся в местном языке, его частенько ставили в тупик. Но сейчас получалось, что если Аскезе сорок семь лет, почти сорок восемь, то прибывшему с ней доходяге – уже под сто? Редкий возраст, несмотря на великолепно развитую медицину. И тем более не часто встречались мужчины такого возраста, остающиеся при памяти, с целыми конечностями и весьма активные в общении. Наверняка ещё и научной деятельностью занимается, раз ему дали допуск наивысшей секретности и привели для общения со всемирно известным мятежником.

Прибывшие деликатно молчали, зато обитатель узилища долго есть в молчании не стал. Потом он по чуть-чуть отъедал то одного, то другого, да запивал имеющимися напитками, но уже сам целиком и полностью погрузившись в завязавшуюся беседу. Потому что гость и в самом деле оказался уникальным. Начать хотя бы с представления, сделанного Аскезой:

– Васильевич, хочу тебя познакомить с академиком Серовым Геннадием Ивановичем. Он – ученый с мировым именем и, можно сказать, твой давний пламенный поклонник. Или, иначе говоря, давно ловит каждое произнесённое тобой слово.

– Э-э… в каком смысле каждое? – озадачился землянин. – Занимается созданием подслушивающих систем?

– Мелко плаваешь со своими шпионскими замашками. Геннадий Иванович – лингвист-филолог, и он занимается всеми теми словами, оборотами, выражениями, формулировками, аббревиатурами которых ты успел засорить наш язык в течение всего-то двух десятков лет. То есть теми, которые ты занёс к нам с Земли.

– Бездоказательное утверждение! – заявил жёстко Светозаров. – Ты что-то путаешь! Я никогда ничего, никуда не заносил и не выносил! – хотя и сам с запоздалым раскаянием ужаснулся тому сленгу, который сам вводил среди повстанцев долгие, долгие годы. На это же обратила внимание и его давняя любовница:

– Да ладно тебе! Это ещё весь мир не слышал твоих особенных словечек, которые ты употребляешь во время ругани и во время чрезмерного удовольствия.

Как ни странно, смутить таким заявлением землянина удалось. Раньше-то он всегда отделывался утверждениями типа «У нас на Сьепре все так ругались!» Но сейчас, после раскрытия его инкогнито, такие ссылки на выжженную напалмом пятую луну планеты Грайва не прокатывали. Да и любовные, точнее говоря, весьма фривольные словечки он употреблял сверх всякой меры в постельных сценах, прямо на ходу придумывая им толковые, снижающие излишнюю пошлость объяснения. Сейчас это всё смотрелось совсем под иным углом, уже стопроцентно доказывая инородное происхождение «проходчика» для данной мини-галактики.

Ну и сам факт наличия здесь самого академика от лингвистики и филологии доказывал, что его деяния не остались незамеченными. Оставалось только понять: зачем данный визитёр здесь и чего ему надобно? Косвенные доказательства его происхождения есть, но это ещё не значит, что он начнёт рассказывать о своей родной планете всё свободное от принятия пищи и сна время. На что он и попытался намекнуть своим следующим заявлением:

– В мире литературы имеется масса писателей-фантастов, которые ещё и не такие выдумки описывали, какие я поведал своей супруге на заре нашего знакомства. И почему бы не счесть меня одним из этих фантастов?

Глава особого департамента опасно прищурилась, собираясь приструнить непонятного узника, но слово взял учёный:

– Видишь ли, уважаемый Пётр Васильевич! Это я настоял на данной встрече, как только узнал, что мои предварительные выкладки полностью подтвердились. А до того моя монография по всем твоим словесным деяниям была предоставлена в особый отдел и весьма благосклонно оценена фрейлейн Мураши… – Вежливый кивок в сторону чинно ответившей тем же Аскезы. – Жаль, что сейчас мне не позволили прихватить монографию с собой, а потом и передать тебе для ознакомления…

– Почему? – в упор спросил его землянин. Ему и в самом деле было жутко интересно посмотреть на выводы лингвиста, сравнить, подумать над ними.

– Да всё потому… – Серов расстроенно развёл руками, – что моя монография к предстоящей теме беседы отношения не имеет…

– Как не имеет?! – не стал скрывать обиды Пётр. – А вдруг там вообще не обо мне речь? Вдруг вообще ко мне никакого отношения не имеет?

Вот тут Геннадий Иванович, требовательно уставился на ядовитую «фрейлейн» и после её разрешающего кивка засыпал землянина только малой частью своих исследований. Причём солидных исследований, основательных, со ссылками и показаниями свидетелей, в большинстве своем запротоколированные, внесённые в реестры и отправленные потом в соответствующие хранилища. И по ним получался несуразно огромнейший список. Чего там только не было:

Овца. Бог подаст. Пересечёмся. Принято. Красава! Обращение по отчеству Иваныч, Павлович, Саныч! Ставшее расхожим соглашательское восклицание по-немецки: «Я, я, майн либен фройнд!» И многое-многое другое, не говоря уже о сленге, который стал своеобразным, чуть ли не тайным языком многих повстанцев.