Лариса Петровичева - Изгнанник

– Сворачивай в Булочный проулок и высаживай там госпожу. И проваливай, пока я добрый.

На кучера было жалко смотреть. С перепугу он стал заикаться.

– П-повинуюсь, ваша милость, – пролепетал он и хлестнул кнутом по лошадиной спине. Когда инквизитор остался позади, то кучер быстро зашептал: – Я сейчас в Булочный сверну и проеду чуть дальше, а вы, госпожа, выпрыгивайте возле кабачка и прямиком во двор через арку бегите, а там выйдете на набережную, и вот им шиш горелый, а не вы. Только бегите, не останавливаясь, а я за вас молиться буду и Заступнику, и святой Агнес. Эти огольцы такие, ни на что не смотрят и никого не боятся. Бегите со всех ног, не оглядываясь. А то доказывай потом, ведьма вы или нет.

– Хорошо, – таким же шепотом произнесла Софья. Интересно, что бы стало с кучером, узнай он, что пассажирка, которую он решил спасти от загребущих лап инквизиции, теперь соседствует с деканом этого ведомства под одной крышей. Наверно, бросил бы лошадь и повозку и убежал неведомо куда с перепугу. – Я убегу. Спасибо вам.

– Его высочество человек неплохой, – сказал кучер, сворачивая к проулку, – но вот работают с ним такие псы, что не приведи Заступник попасться. Вот и сейчас тоже… Господин пьян с горя, а они бесчинства учиняют, – коляска остановилась возле кабачка с неразличимой от времени вывеской, и Софья спрыгнула на мостовую. – Бегите, госпожа! Если что, я вас знать не знаю и видеть не видел.

– Спасибо! – Софья махнула ему рукой и отступила под арку. Если человек желает стать героем, то зачем ему мешать? Пусть себе геройствует. Коляска прогрохотала по проулку и выехала на соседнюю улицу. Софья обождала несколько минут, а затем вышла в проулок и увидела экипаж Шани. Спрыгнув с запяток, давешний белобрысый молодчик открыл перед ней дверцу, и Софья забралась внутрь.

Стоило дверце захлопнуться, как уличный шум, людские голоса, топот копыт, солнечный свет пропали. Весенний день словно бы обрезало: Софье показалось, что она угодила в сырой прохладный погреб. Впрочем, она почти сразу с облегчением убедилась в том, что окна экипажа изнутри закрывают очень плотные занавески, только и всего. Софья поудобнее устроилась на мягкой скамье и сказала:

– Добрый день. Я только что от Вельдера.

Шани, сидевший напротив, задумчиво водил по лицу платком. В воздухе отчетливо пахло сладкой южной флоксией, и под ее воздействием недавний горький пьяница, опухший от выпитого, который без поддержки и шагу ступить не способен, медленно, но верно превращался в джентльмена – усталого и осунувшегося, но джентльмена. «Да он же трезвый как стеклышко», – оторопело подумала Софья, глядя, как платок стирает остатки театрального грима.

– И что сказал Вельдер? – осведомился Шани, положив платок на скамью и снимая камзол. Вблизи оказалось, что одежда декана инквизиции замарана винными пятнами всех цветов и оттенков; маскировка удалась на славу.

– Он сказал, что не сможет приготовить этих препаратов, – ответила Софья. – И никто в столице не сможет этого сделать. И если бы вы не отправили на костер зельевара Керта, то сейчас бы уже имели нужное зелье. Но Керт умер, а больше ни у кого нет таких же талантов.

Шани усмехнулся и принялся распускать шнуры на рубашке, испачканной не меньше камзола. Судя по одежде, благородный господин покутил изрядно, побывав и в кабаках, и в канавах.

– Во-первых, я его не сжигал, – брезгливо заметил Шани, избавившись от рубашки. Софья испуганно смотрела на грубый шрам, который вился у него по груди и уходил вбок, и не могла отвести взгляда: когда-то инквизитора очень хорошо подрезали в бою. Из саквояжа, стоявшего на скамье рядом, он достал форменную темную сорочку-шутру с алыми официальными шнурами, без единого пятнышка, и продолжал: – А во-вторых, это было пять лет назад. Тогда я в скромном чине брант-инквизитора работал в Залесье и знать не знал о здешних делах.

– Я ни у кого больше не была, – призналась Софья. – Не успела. Вельдер дал мне коляску и кучера, и мы как раз ехали к мастеру Кримешу.

Инквизитор отмахнулся и небрежно затолкал грязное тряпье под лавку.

– Если Вельдер не сможет выполнить заказ, то и в самом деле никто не сможет. Ладно, что теперь… Спасибо за работу, Соня, я признателен.

Софья только руками развела: дескать, что вы, не стоит благодарности. Шани завязал шнуры на воротнике и спросил:

– Ты, должно быть, голодная?

– Я этот день очень хорошо помню. Погода стояла славная, солнечная. Птицы в саду пели. Родителей увезли из дома две седмицы назад, и я уже не верила, что они вернутся. Знаете, мы ведь очень хорошо жили. У нас был свой дом на набережной. И вот я на всякий случай собрала маленькую сумку с вещами. «Послание Заступника» взяла, куклу и медоеда. Ну я же маленькая была, что еще могла собрать. А потом в дом пришли чужие люди, и огромный такой, толстый господин с красной рожей взял меня за шиворот и выкинул на улицу. Ничего я не успела взять, так и пошла.

Они сидели в небольшом, но очень приличном кабачке, в закрытом кабинете, где их никто не беспокоил. Кабатчик с порога получил пригоршню монет, принес еду и несколько бутылей южного вина и больше не показывался. Когда одна из бутылей опустела, то Софья внезапно обнаружила, что говорит и не может остановиться. Слова, которые давным-давно созрели и умерли в ее сердце, вдруг неожиданно ожили и решительно прорвались наружу, и она не в силах была их удержать.

– И куда ты пошла? – спросил Шани.

Софья вдруг подумала, что он не верит ни единому ее слову. У всех проституток есть как минимум две жалобные истории: одна про жестоких родителей, вторая про судьбу-злодейку, вот он и слушает ее, как слушал бы любую другую байку. Да и кем еще, кроме дорогой проститутки, можно считать Софью, после жизни-то в приюте Яравны…

– Не знаю, – призналась она. – Не знаю, просто шла себе и шла. В никуда. А потом пришла к собору Залесского Заступника и села на ступеньки… Так и сидела, пока не стало темнеть. А потом из собора вышел настоятель и спросил, кто я и что тут делаю.

О том, что потом она довольно часто видела этого настоятеля в гостях у Яравны, Софья решила умолчать. Шани откупорил вторую бутылку вина и плеснул немного Софье и себе. Девушка заметила, что он почти не слушает: смотрит ей в переносицу, задает правильные вопросы в правильный момент, но сам думает о чем-то другом. Ну и ладно. И пусть. Он купил ее не затем, чтобы слушать пьяные откровения девицы с желтым билетом.

– Я переночевала в комнатке при соборе, а наутро настоятель отвел меня в приют госпожи Яравны. Представляете, я только через два года поняла, что там к чему, думала, что это обычный приют. Ходят туда важные господа, так мало ли – может, деньги дают на содержание сирот, – Софья нервно хихикнула и зажала рот ладонью. Все правильно: приходят господа и дают деньги.