Лариса Петровичева - Изгнанник

Шани тоже рухнул в траву, не чувствуя ничего, кроме боли. Под боком быстро становилось мокро, кровь лилась и лилась, и он понимал, что надо бы как-то подняться и идти обратно в поселок, пока он еще может двигаться, но для этого у него не было больше ни сил, ни воли.

Так он и лежал в траве, пока из-за деревьев не вышла Хельга.

Легкая, красивая, пронизанная каким-то золотистым светом, она приблизилась к лежащему и опустилась на колени рядом. Длинные каштановые волосы вместо мальчишеской стрижки и светлая туника до пят, какой она никогда не носила при жизни, превращали Хельгу из земной девушки в недостижимого небесного духа.

– Я умираю, – радостно сообщил Шани. – Скоро мы будем вместе.

Хельга улыбнулась и провела невесомой ладонью по его груди. От тонких пальцев веяло живым теплом, но сами они были почти прозрачными. Хельга была рядом – и в то же время запредельно далеко: это было страшное, призрачное чувство.

– Не говори глупости, – сказала она. – Ты будешь жить еще очень-очень долго. Все будет хорошо.

Свет становился ярче: теперь Шани мог видеть сквозь Хельгу очертания стволов. Боль отступала, и вместе с ней уходила и Хельга, растворяясь в лесном воздухе. Он протянул руку, попробовав ухватить ее за тонкое запястье и удержать, но Хельга лишь улыбнулась и растаяла.

– Останься. Или меня забери, – горестно промолвил Шани и проснулся.

Он лежал на лавке, накрытой лохматой шкурой. Никакой раны больше не было: нанесенная лесным лихоимцем пять лет назад, она давным-давно успела зажить. И Хельги не было тоже: прикоснувшись к нему во сне, она пропала – не найдешь, не догонишь.

В очередной раз сжалось сердце. Черт бы с ним, подумал Шани, умереть бы прямо сейчас, да и закончить на этом. Никакой загробной жизни не существовало, он все равно никогда больше не увидел бы Хельгу – да и ладно: его самого тоже не было бы.

– Тихо, мой инквизитор, тихо, – раздалось откуда-то сзади. – Не плачь. Все уже позади.

Приподнявшись на локте, Шани огляделся. Избушку, в которую он попал, можно было бы показывать академитам в качестве классического логова ведьмы. Чего тут только не было! И метелки самых разных трав, свисавших с потолка, и уйма каких-то сундуков, ларцов, коробок и банок с неизвестным содержимым, и мешки, туго набитые семенами растений, и связки лап животных; имелись тут и птичьи перья в огромном количестве, и заспиртованные в прозрачных сосудах уродливые жабы, змеи и жуки, и человеческий череп, что таращил пустые глаза с подоконника, и пухлое чучело нетопыря, свисавшее на вощеном шнурке с потолка и при малейшем сквозняке принимавшееся вращаться, свирепо скаля мелкие, но острые зубы. Одним словом, это было во всех отношениях примечательное место, но интереснее всего была не изба, а ее хозяйка.

Это была молодая женщина, чуть старше Шани, стройная черноволосая красавица. Темно-карие глаза придавали ее лицу какое-то болезненно страстное выражение, длинные волосы были убраны скромно, по-домашнему, но в то же время аккуратно. Ведьма держалась поистине с владыческим достоинством, вот кто мог бы блистать в свете, подумал Шани. Она затмила бы всех придворных дам даже в этом старом платье с заплатами.

– Я не помню, как пришел сюда, – признался Шани.

Губы ведьмы дрогнули в улыбке.

– Неудивительно, – ответила она. – Вы прошли через мой огородик, а здешние травы испускают дурманящий запах. Я вовремя подоспела, а то бы ты и твоя по друга уснули навечно.

Шани не имел ничего против вечного сна, в котором ему бы снилась Хельга, но не стал говорить об этом ведьме. Ей, похоже, пришлось изрядно потрудиться, выволакивая на собственной спине к жилью девушку и крепкого мужика.

– Спасибо, Худрун, – тепло сказал Шани. – Я признателен. А где моя спутница?

Худрун махнула головой в сторону соседней комнатки.

– Спит твоя ненаглядная. Теперь уже по-человечески, без снов.

Шани сел на лавке и несколько минут сидел молча, зацепившись взглядом за банку с серым порошком. Потом он произнес:

– Убили мою ненаглядную, Худрун. Три седмицы назад схоронил. Зарезали и к дому подбросили. Сам обмывал, сам трумну заколачивал.

Ведьма ахнула и обвела лицо кругом. Шани провел ладонями по щекам и устало посмотрел на ведьму.

– С чего, по-твоему, я притащился-то сюда?

Худрун сочувствующе покачала головой. Сев на лавку рядом с Шани, она заботливо погладила его по плечу.

– Мало ли что… Вдруг ты захотел навестить юную ведьму, которую однажды спас от костра? – Сделав крохотную паузу, Худрун продолжала: – Мне очень жаль, что так вышло, Шани. Прости меня.

– А эта ведьма потом подобрала меня раненого в лесу и выходила при помощи своих зелий, – задумчиво откликнулся Шани и взглянул ведьме в глаза. – Помоги мне, Худрун.

Он протянул ей измятый лист с формулой средства, которое никто в столице не мог составить, в чем пылко уверял Хемиш Вальдер. Худрун несколько минут всматривалась в написанное, а потом довольно беспечно произнесла:

– Сделаю. Сделаю в лучшем виде.

Падая в обморок на пропитанной отравленным воздухом поляне, Софья умудрилась разодрать правую руку от плеча и почти до локтя, зацепившись за что-то торчавшее из земли. Эта боль и привела ее в чувство. Открыв глаза, Софья ожидала увидеть над собой расписанный цветами потолок в доме Яравны, а рядом – храпящего генерала, утомившегося сперва от многотрудной погони за добычей, а потом от продолжительных и жестоких утех с ней же. Впрочем, ничего подобного не было: Софья увидела, что лежит на скромной деревенской кровати, накрытая небрежно брошенным женским платком с бирюзовой бахромой.

Пробуждение оказалось страшнее сна: Софья угодила в логово ведьмы.

Дом колдуньи был как раз таким, каким описывался в огромном количестве аальхарнских страшных сказок, легенд и быличек: маленький, тесный, доверху набитый бесчисленным множеством мешков и мешочков, тряпочных кукол для наведения порчи, связками покойницких свечей, сушеными крыльями летучих мышей, которые свисали на нитках с потолка, он внушал подлинный ужас.

Софья пискнула от страха и уткнулась лицом в мешковину подушки. Так она и лежала, боясь, что судорожное биение ее сердца привлечет обитающих тут чудовищ, пока в комнату не вошел Шани. Софья обрадовалась ему как родному, но произнесла только:

– Шани, как хорошо, что вы здесь.

И заплакала от облегчения.

Вопреки ее ожиданиям, ведьма оказалась довольно миловидной женщиной. Хотя ей уже было почти тридцать, ее смело можно было назвать девушкой: цвет лица, пухлые красные губы и идеальная осанка это вполне позволяли. А сколько лет ей было на самом деле, Софья и подумать не решалась. Ведьмы живут долго, несколько веков, сохраняя очарование и молодость благодаря особым зельям. Ну и Змеедушец, их хозяин и защитник, тоже вносит свой вклад. Колдунья смазала рану вонючей мазью, приятно холодившей кожу, крутила руку и так и этак и в итоге наложила повязку и оставила Софью в покое. Шани, наблюдавший за целительским процессом, задумчиво произнес: