Александр Трапезников - Затерянные в Полынье

– Это не дом, а крепость, смотри, какие на бойницах решетки.

– И сейфовые двери в комнатах.

Мендлев начал выслушивать меня, бормоча себе под нос:

– Странно, странно… Пульс почти ровный… Тоны сердца ясные, неприглушенные… Очень странно. Живот мягкий… Наверное, кардиология. Что-то связанное с неврозом… Налицо явная астения…

Минут десять он ощупывал и простукивал мое грешное тело, а я продолжал громко дышать, мучительно корчиться, изредка постанывать. Не думаю, чтобы я переигрывал, хотя порой мне страшно хотелось рассмеяться, глядя на встревоженно-глупое лицо Николая. Наконец доктор беспомощно произнес:

– Не могу поставить даже предварительный диагноз. Главное, чтобы он сам ответил на мои вопросы. Подождем до утра, когда он придет в сознание. Но, скорее всего, это нейроциркуляторная дистония.

– Точно! – обрадовался Комочков. – Она самая. Угадали с первого раза. Вы – великий врач, док! Этот… Эскулап.

– Сейчас я дам ему валокордина и сладкого чая, а вы пока идите домой, – отозвался Мендлев.

– А может быть, я останусь с ним до утра? – попросил Комочков. – Где-нибудь тут… на коврике. Мне не привыкать.

– Нет, – твердо произнес доктор. – Я сам о нем позабочусь. А с вами мы увидимся утром.

Густав Иванович выпроводил Николая, затем вернулся ко мне. Накапал лекарства, влив в рот, укрыл пледом. Я продолжал изображать из себя смертельно больного, постепенно затихая, словно погружаясь в сон. Мне было желательно, чтобы он поскорее оставил меня в покое. Доктор еще некоторое время потоптался в комнате, поглядывая на меня, потом потушил свет и тихо вышел.

Прошло полчаса… Я не решался встать, чувствуя, что лучше выждать как можно дольше. И не ошибся. Доктор снова вернулся, пощупал мой лоб, пульс, неопределенно крякнул и ушел. В доме наступила тишина. Только через час я осторожно свесил ноги с кушетки. Теперь можно было действовать. Я вытащил из кармана приготовленный фонарик и подошел к двери. Пол под ногами предательски скрипнул. Интересно, крепко ли спит доктор? И что меня поджидает в других комнатах, которые я намеревался обследовать?

Если он действительно прячет в доме маньяка и мне придется с ним столкнуться… то надо готовиться к худшему. Одному мне с ними двумя не совладать. Я не такой умелый боец, как Марков. Не поторопился ли я, отправившись в этот дом, словно в западню? Мне стало не по себе. Легкий холодок побежал по телу, когда я представил, как мне проламывают голову какой-нибудь гантелью, а потом волокут к болоту и бросают в трясину. А Комочкову доктор потом скажет, что я почувствовал себя лучше и ушел на рассвете. Куда – неизвестно. На тот свет…

Я посветил фонариком вокруг, выискивая что-нибудь тяжелое, какой-нибудь предмет, которым можно было бы защищаться в случае чего. Подхватив со стола бронзовую статуэтку Асклепия, я вышел в коридор. Справа от меня находилось две двери, напротив – еще три… В какой-то из этих комнат должен был спать доктор. А где-то – его гость, или пленник, или соучастник. Мне предстояло это выяснить. В любом случае я уже не мог отсюда уйти, во дворе меня бы разорвала овчарка.

Я подошел к соседней двери и прислушался. Оттуда доносился легкий храп. Отлично. Мне повезло, что я сразу определил, где спит Густав Иванович. Теперь можно было действовать спокойнее. Но сердце все равно продолжало колотиться в груди, как взбесившийся метроном. На цыпочках я отошел от этой комнаты и тихонько отворил дверь в соседнюю.

Лучом фонарика я стал шарить по темному помещению. Стол, диван, стеллажи с книгами, несколько стульев, монитор, телевизор… Наверное, здесь был кабинет Мендлева. Я закрыл дверь, повернулся и пошел по коридору к первой комнате. Там стояла газовая плитка, холодильник, различная кухонная утварь. Ничего интересного. Но на всякий случай я вошел внутрь и заглянул в холодильник. Он был битком забит продуктами. Почувствовав вдруг сильный голод, я не удержался, отщипнул кусок вареной курицы и начал есть. Потом сделал несколько глотков из початой бутылки вина.

Жанна была права: доктор основательно запасся пищей, словно ему действительно надо было кормить двух, а то и трех человек. Снова выйдя в коридор, я заглянул в соседнюю комнату. Здесь на столе лежали в тарелках остатки ужина, стояла бутылка вина, два бокала. Ну вот, это уже кое-что. Теперь я видел явные доказательства того, что у доктора и в самом деле кто-то живет. Все здесь говорило о том, что ужин был рассчитан на две персоны. Где же тот, второй? Оставалась последняя, третья комната по коридору. Постояв перед дверью в нерешительности, я тихонько открыл ее, крепко сжимая в руке статуэтку Асклепия. Но помещение было пусто…

Я водил лучом фонарика и удивлялся: все стены были увешаны рисунками. Это были портреты мужчин, только мужчин от двадцати до пятидесяти лет, и ни одной женщины. Выполненные карандашом, они были очень живописны. Художник был явным мастером своего дела. Но кто же автор? Неужели сам доктор Мендлев? Тогда можно сказать только одно: какой талант погибает в медицине…

Здесь было, наверное, три десятка рисунков. И некоторые из них (примерно половина) были отмечены крестиками, проставленными в уголках. А потом я остановился как вкопанный: со стены на меня смотрел мой собственный портрет. Это был я – какой-то радостно-оживленный, с застывшей на губах улыбкой, изображенный так умело, словно бы неизвестный художник просто сфотографировал меня. И в уголке не было никакого крестика. Когда и кто нарисовал меня здесь? Или это было в другом месте? Но зачем, кому это понадобилось? Я стоял, задумавшись, теряясь в догадках, пока в комнате неожиданно не зажегся свет.

– Вы уже чувствуете себя лучше? – услышал я голос доктора.

– Да… значительно, – промямлил я, оборачиваясь. – Как-то само собой прошло… Вот что значат одни лишь прикосновения ваших рук.

– И часто у вас бывают такие приступы? – насмешливо спросил Густав Иванович. – Положите Асклепия.

– В полнолуние, – ответил я, кладя на мраморный столик статуэтку. – А может быть, лекарство подействовало.

– Я дал вам таблетку плацебо. Она безвредна. В таком случае вам лучше покинуть мой дом. Надеюсь, вы найдете дорогу обратно?

– Чьи это рисунки, Густав Иванович?

– Уходите, – решительно произнес доктор.

– А кто у вас еще живет? – впрямую спросил я, ожидая, что мне сейчас все-таки придется воспользоваться бронзовым Асклепием, поскольку у доктора на лице появилось такое выражение, будто он готов броситься на меня.

– Немедленно уходите, – грозно повторил он. – Иначе вам придется иметь дело с моей овчаркой.

– Ладно, – ответил я, чувствуя, что зашел уже достаточно далеко. – Спасибо за гостеприимство. Но будьте уверены, что вот этот человек в вашей галерее, – и я указал на свой собственный портрет, – сделает все, чтобы раскрыть вашу тайну.