Роман Злотников - Путь князя. Быть воином

— Воин… Воин…

А Пэрис, присев перед испуганно сжавшимся в комок сопляком, в которого превратился наглый и уверенный в себе хозяин жизни по имени Эверли Пангейтс-младший, окинул его брезгливым взглядом и тихо сказал:

— У меня для тебя две очень неприятных новости. Во-первых, твои охранники устроили в клубе дебош — выбили двери, поломали несколько столов и стульев, разбили витрину бара, побили бутылки, а также испортили два бильярдных стола. Ведь ты же не будешь этого отрицать?

Сопляк затравленно кивнул.

— И оплатишь ущерб?

Сопляк снова кивнул.

— Ну что ж, хорошо, — удовлетворенно сказал Пэрис — Но другая новость еще хуже, — он сделал паузу, заставив сопляка мгновенно покрыться бисеринками пота, затем проникновенно продолжил: — Понимаешь, ты нас обманул. Привез в дерьмовый клуб и на какую-то отстойную вечеринку. И вот я думаю… может, мне рассердиться?

Сопляк сглотнул, потом еще и только с третьей попытки ему удалось еле слышно выдавить:

— Не надо…

Пэрис покачал головой.

— Не знаю, не знаю… — он выпрямился и повернулся к Танте. — А ты как думаешь?

Она мотнула головой.

— Да ну его…

— Ну если ты так считаешь, — с сомнением произнес Пэрис и вновь повернувшись к скукожившемуся бывшему всевластному хозяину этой жизни, милостиво закончил: — Ну хорошо, не буду. Но только ты больше не серди меня, ладно?

И тот мелко-мелко закивал головой…

Уже в такси Пэрис вновь поймал на себе восхищенный взгляд Танты и мысленно чертыхнулся. Вот незадача. Пытаясь добиться наибольшей убедительности, он, судя по всему, перегнул палку, и, похоже, малышка теперь вбила в голову, что влюбилась в него. И что теперь прикажете ему делать с любовью тринадцатилетней девочки? Но потом, добравшись до ее дома, усмехнулся. Ну и что? Девочка вырастет. И скоро. А ему тоже надо будет когда-нибудь узнать, что такое настоящая семья. Так почему бы не с ней? Ведь ты еще попробуй найти такую…

На следующий день он отправился в родительский дом. Мать встретила его неожиданно приветливо. А отец, приехавший чуть позже, даже сам поднялся в его комнату. Столь разительная перемена в отношении к нему прояснилась позже, за ужином. Когда они только покончили с салатом, мать не выдержала и спросила:

— Где ты делал пластическую операцию, сынок?

Пэрис оторвался от тарелки.

— О чем ты, мама?

— Ну… — мать неуверенно покосилась в сторону отца.

— Мои друзья из полиции передали мне запись того, что случилось в пещере, — вступил в разговор отец, — я вообще не понимаю, как ты смог выдержать все это… — его лицо исказилось страдальческой гримасой, и Пэрис почувствовал, как у него в душе поднимается теплая волна. Он впервые видел, как его родители искренне переживают за него… и это было очень трогательно.

— Так вот, — продолжал отец, — доктор Нанке сказал мне, что после всего этого у тебя на лице непременно останутся шрамы. Я уже даже договорился с ним об операции, как только ты появишься дома.

— Спасибо, папа, — искренне поблагодарил Пэрис, — как видишь, этого не требуется.

Отец и мать переглянулись.

— Сын, мы тут с мамой подумали… помнишь, ты давно просил у меня виллу-астероид? — он усмехнулся. — Знаешь, поскольку за последний год расходы на тебя практически свелись к нулю, а я уже привык закладывать в семейный бюджет на сына довольно крупную сумму, то…

Пэрис тихо рассмеялся.

— Спасибо, папа, — вновь повторил он, — мне пока совершенно точно не нужен астероид. Но… я был бы рад, если бы мы с вами куда-нибудь вместе съездили вечером. В оперу, например… а потом пообедали бы где-нибудь втроем. Семьей.

На этот раз отец и мать переглянулись уже слегка удивленно. Они настолько давно вели совершенно обособленную друг от друга жизнь, что высказанная вслух мысль о том, что они могут совершить, так сказать, «семейный выход», причем не вызванный никакими имиджевыми причинами, повергла их в недоумение. Но… в отличие от предыдущих долгих лет семейной жизни, теперь у них был опыт совместного переживания, тревоги за сына. И потому мать несмело улыбнулась и, бросив на отца растерянный взгляд, произнесла:

— Ну, если ты так хочешь…

Пэрис улыбнулся в ответ и утвердительно кивнул.

Семейный выход запланировали на субботу. Все дни, оставшиеся до нее, Пэрис проводил то в городе, гуляя с Тантой, которая теперь, после всего произошедшего, принялась изучать ранее недоступную ей жизнь вечернего города, то дома. Иногда они с Тантой заходили к комиссару, чтобы скрасить ему холостяцкий вечерок, и тот, к удивлению Пэриса, довольно увлеченно общался с Тантой. Впрочем, Сардоней, заметив его удивление, пояснил, добродушно усмехаясь:

— Похоже, я дорос до возраста деда. Тянет понянькаться…

Субботний вечер начался с «Кано Нотигбери», заглавную партию в которой пел сам Эжевели. Теперь Пэрис научился не только ценить мастерство, но и видеть, различать его, и потому обладал гораздо большими возможностями получать искреннее удовольствие. Но, похоже, подобное его отношение к опере оказалось некоторой неожиданностью для родителей, у которых в памяти еще свежи были его прежние дикие выходки…

К исходу вечера, который прошел неожиданно тепло и… как-то совсем по-семейному, Пэрис задумчиво повертел в руках бокал, в котором плескался изумительный «Шато дэлине», и вдруг спросил:

— Мам, пап… а вы никогда не думали о том, чтобы попытаться полюбить друг друга?

Родители озадаченно посмотрели на него.

— Нет, я понимаю, у вас за плечами очень большой опыт иного сосуществования, по большей части равнодушного, а периодами и враждебного. К тому же, наверное, ваш брак построен на… трупах несостоявшейся любви. Ибо тогда, когда ваши родители заставили вас соединиться друг с другом, у вас, наверное, было что-то такое или, хотя бы, столь частое юношеское предвкушение любви? И все это давит на вас гранитной плитой, — он сделал паузу, давая им привыкнуть к мысли, что все это говорит им их собственный сын, а затем мягко улыбнулся и продолжал. — Но я же вижу, как вам сегодня, когда вы, всего лишь играете в любовь, хорошо. Причем не только со мной, но и друг с другом.

На какое-то время за столиком повисла тишина, заметная, впрочем, только им троим. Весь остальной зал продолжал жить своей жизнью, наполненной тихой музыкой, приятными беседами и звоном бокалов.

— Если бы все было так просто, Пэрис… — тихо сказал отец.

— Мы уже слишком… давно живем, чтобы надеется на любовь, — вторила ему мать.

— Не просто, — отозвался их сын, — совсем не просто. Но, демоны Игура, разве любовь не стоит того, чтобы постараться. Чего же тогда все поэты тысячелетиями бьются в истерике по ее поводу? А что касается времени, то… я сумел угробить свою жизнь намного глубже и бесповоротней, чем вы оба вместе взятые, всего лишь к первой трети своего третьего десятка. А затем, чтобы полностью ее изменить, мне потребовался всего год. У вас же впереди гораздо больше времени, не так ли? К тому же я совершенно точно знаю, что любовь не только то, что обрушивается на тебя с мощью водопада и неотвратимостью снежной лавины. Более того, чаще всего это не любовь, а… страсть, наваждение, мара, из которой потом, при удаче, способна вырасти любовь. Ибо любовь это… цветок, который можно именно вырастить, сотворить, причем вместе, идя по жизни не только рядом, но и навстречу друг другу. И я вижу, что вы способны как минимум попытаться…