Роман Злотников - И пришел многоликий...

— Ну а нашим предкам, увы, пришлось. И знаете, какой вывод они сделали?

Ив поощрил своего собеседника вопросительным взглядом.

— Что принятие монархической формы правления способно не только удержать, но и, как это ни парадоксально, воссоединить народы, казавшиеся ранее по отношению друг к другу абсолютно непримиримыми. И, судя по тому, что империя не только возродилась в те далекие времена, но и сумела выйти к звездам и существует и развивается уже сотни поколений, они оказались правы.

— А почему?

Император пожал плечами:

– 'Если вы хотите услышать научно обоснованные выводы, то вы явно обратились не по адресу. Но если вас интересует мое… даже не мнение, а, скажем так, субъективное ощущение, то я готов им поделиться.

— Был бы благодарен.

— Для любого человека хранить верность трону и суверену гораздо легче, чем, скажем, талмуду под названием конституция или аморфному понятию «народ», некоторую малую, но совершенно конкретную часть которого, как то: теща, свекровь, сосед или сослуживец, он терпеть не может.

Ив понимающе кивнул:

— Как говорят шотландцы: «Да, мы не любим англичан, но мы храним верность королеве».

— Вот именно. Да и такие понятия, как верность долгу, честь, достоинство, становятся гораздо более конкретными, если существует класс носителей этих понятий, такой, как аристократия.

Ив иронически приподнял брови:

— Потомственная?

— Как ни странно — да. Как показывает опыт поколений, потомки дворян, как правило, в подавлявшем большинстве оказываются достойными подражания образцами верности и чести. Возможно, потому, что дворянские семьи почитают развитие подобных качеств в детях непременной основой семейного воспитания. А ведь именно в семье закладывается фундамент личности. Что, впрочем, совершенно не исключает расширение аристократии за счет притока достойных представителей иных классов. И это при том, что в современных государствах принадлежность к аристократии отнюдь не означает обязательного экономического достатка или непременной принадлежности к правящей элите. — Император развел руками. — Как видите, если считать основой экономики так называемый средний класс, то лучшей основой единства нации и ее морального здоровья является аристократия. Так что в отличие от чисто демократических государств монархические имеют, так сказать, еще одну опору, которая позволяет им быть гораздо более устойчивыми.

Ив снова поиграл бокалом:

— Знаете, со многими вашими утверждениями я мог бы поспорить, но мое мнение против вашего не доказывает ничьей правоты. К тому же вам удалось заставить меня взглянуть на многие вопросы с неожиданной точки зрения…

Император усмехнулся:

— Не так уж и неожиданной. Вы, как мистер Корн, сами создали, по существу, огромную финансовую и экономическую империю. Причем вы в этой империи являетесь таким же абсолютным монархом, как я.

Поскольку, если даже вы и не участвуете в принятии тех или иных решений, ваше слово в конечном счете есть абсолютная высшая инстанция. И совершенно неважно, произнесете вы его или просто молча одобрите решение нижестоящего руководителя. — Он хитро прищурился. — К тому же, согласитесь, главным для вас при назначении на высокий пост того или иного руководителя являются даже не столько его деловые качества, сколько то, насколько вы, лично вы, можете доверять этому человеку. А это уже сродни вассальной клятве, правда растянутой во времени и выраженной не в словесной формуле, но в действиях и поступках, что есть непременный атрибут аристократии. Ведь и мы, современные монархи, тоже уже не особо доверяем речам и клятвам, больше полагаясь именно на действия и поступки. Так что вы уже сталкивались с подобными проблемами и, не сомневаюсь, использовали схожие решения.

Ив задумчиво прищурил глаза, а затем улыбнулся:

— Ну, я бы не сказал, что вы так уж сильно ограничены в своей власти. О всевластии русского императора ходят легенды.

Император посерьезнел:

— В какой-то мере это так, но моя власть — результат того, что парламент назначил меня Верховным главнокомандующим и неизменно поддерживает мои предложения. Однако эта власть отнюдь не неизменна. Просто процент принятых мною решений, оказавшихся правильными или даже единственно возможными, пока еще существенно превышает процент ошибок. А если бы на моем месте оказался кто-то менее компетентный или, скажем, более слабый, не сумевший настоять на своем в то время, когда авторитет императора был еще не настолько высок, то за сувереном остались бы только представительские функции, а власть получил бы сильный премьер. Такое тоже было в нашей истории, причем неоднократно. Император — олицетворение империи, объединяющий символ, а его реальная власть зависит от того, что он за личность.

— Но, как мне кажется, сейчас вы бы смогли и законодательно закрепить свою власть. Его величество пожал плечами:

— Возможно. Но я не собираюсь этого делать. Я же сказал — мы понимаем преимущества демократии как наиболее эффективной на сегодняшний день формы организации общества. Империя может оставаться устойчивой, если у следующих поколений по-прежнему останется выбор — сильный император или слабый император, но сильный премьер. И если мой сын, внук или правнук окажутся, скажем так, менее способными правителями, чем я, пусть, это не так уж сильно повлияет на империю. К тому же власть — слишком суровое бремя, чтобы продолжать волочь его на себе, когда речь уже не будет идти о выживании. Династия — древко знамени, за которое хватаются в суровое время. А когда жизнь станет более приятной и спокойной, пусть об императоре вспоминают только в связи с карнавалами в День Тезоименитства или салютами в день рождения наследника.

В этот момент в проеме двери возникла физиономия пилота.

— Вызов с сателлита.

Император коротко кивнул и повернулся к Иву:

— Вас вызывает ваш корабль.

Но тот уже и сам догадался, в чем дело.

— Да, я понял. Как мне кажется, ваше величество, это наш третий собеседник. Если вы не возражаете, я предпочел бы пригласить вас и его на свой корабль. Поскольку наш собеседник обладает статусом, сходным с вашим, мне кажется, это будет более правильным с дипломатической точки зрения.

Император молча склонил голову.

…Когда вновь прибывший снял шлем скафандра, Ив повернулся к императору:

— Ваше величество, позвольте вам представить его величество султана Сэладдина VII, правителя султаната Регул.

На лице императора не дрогнул ни один мускул. И, судя по всему, причиной этого была отнюдь не его великолепная выдержка. Ив понял, что император все это время знал, кто будет их третьим собеседником, и невольно восхитился старым финном. Недаром старина Дуглас считал графа Маннергейма лучшим руководителем разведслужбы современности. Император сделал шаг вперед и пристально посмотрел на новоиспеченного султана: