Роман Злотников - Бешеный медведь

Внезапно из провала штольни вырвался вал огня вперемежку с раскаленными обломками породы.

— Все… — охнул кто-то.

— Смотрите, — закричал чей-то надорванный голос.

Из пламени, бьющего, словно из маршевых двигателей звездолета, вырвался заваленный на плоскость глидер. Вот он выровнялся и стал набирать высоту, уходя от преследующего его огня.

— Увеличение на машину! — рявкнул Макнамара.

Камера выхватила мчащийся через каньон глидер. В грузовом отсеке уродливо высилась странная конструкция, до отказа забитая людьми. В кабину, рассчитанную на двоих, набилось не менее семи человек.

Макнамара пригляделся и восхищенно выругался. К бортам грузового отсека (поскольку в сам отсек она не помещалась) была приварена прочная и громоздкая кабина проходческого комбайна. Ну еще бы, если бы людей просто погрузить в грузовой отсек, то до поверхности доехало бы жареное мясо…

— Буше, возьмите с глидера Уиллер несколько человек, у нее явный перегруз, да и аэродинамика ни к черту, и уходите оттуда. И держитесь как можно ниже над равниной — если вулкан взорвется, западная стена прикроет вас. Взрыв может быть очень сильным.

— Есть, сэр!

Макнамара отключил экраны.

— Флитвуд, подготовьте отчет обо всем, что здесь произошло. С вами я поговорю после. Сколько им лететь?

— С такой перегрузкой не менее часа.

— Я пока возвращаюсь на шаттл, — заявил Макнамара, направляясь к двери. Словно что-то вспомнив, он остановился: — Да, ди Кайен, можете собирать вещи. В ваших услугах корпорация больше не нуждается. А вы, Флитвуд, пригласите-ка сюда эту непослушную Уиллер…

— Нет, Таисия Марковна, больше не смогу, ей-богу, — сказал Бергер, отдуваясь и вытирая потный лоб платком.

— Так только ж начали чаевничать, Константин Карлыч! Ну, еще чашечку. — Женщина сняла с самовара заварочный чайник, от души налила в чашку Бергера заварки, повернула краник у самовара, добавляя кипяток: — Вот. Ешьте, пейте, вот сметанки еще, хлебца. В своих столицах так не покушаете.

Бергер обреченно вздохнул и отпустил ремень на брюках еще на одну дырочку. Сказать по правде, он и сам не мог оторваться от простого угощения, которым его потчевала Таисия — жена друга детства Касьяна Полубоя, Кондрата Пилипенко. Это был обед, растянувшийся почти до ужина. Поскольку Кондрат с утра сказал, что будет только к вечеру — сосед-фермер попросил помочь наладить уборочный комбайн, — Бергеру пришлось есть за двоих. Сначала была закуска: холодец с хреном, соленые грибочки под фирменный Кондратов самогон, крепостью под шестьдесят градусов. Потом Бергер навернул миску борща, на второе съел тарелку жареной картошки с тушеной свининой и вот наконец добрался до чая. Причем под чай были свежие пышки, еще горячие, и сметана только что из сепаратора. Оторваться от такой вкуснотищи было нельзя, и Бергер уже всерьез опасался, что из-за стола не встанет.

Он прилетел на ферму к Кондрату вчера утром — в Нелидовке, где жили отец и мать Полубоя, ему сказали, что Касьян погостевал два дня, заскучал да уж дней десять как подался к старому приятелю. Однако и у Кондрата Полубоя не было. Через двое суток после своего появления Касьян взял продуктов, прихватил охотничий лучевик и двинул на Змеиное плато. Кондрат, вспоминая, как пробовал отговорить приятеля, только крутил головой:

— Ничем его не прошибешь! Он еще пацаном упрямый был, а теперь и вовсе с ним сладу нет. Тем более что с ним его зверушки — две дикуши. Вот втроем они и пошли на плато. А ты, Константин Карлыч, оставайся. Поселим тебя в комнате Сережки — он у нас в интернате, в Каменном Донце. Школы у нас поблизости нет, до семи лет его Таисия кое-как учила, а теперь вот пришлось в город отправить. Касьян обещался через двое-трое суток вернуться.

Бергер с благодарностью принял предложение.

До того как уйти на плато, Полубой со своими зверюгами уничтожили волчью стаю, которая терроризировала окрестных фермеров. Здесь, в предгорьях, благодаря водоразделу земля не испытывала недостатка во влаге, климат был мягкий и урожаи на редкость высокие. Выращивали картофель, другие овощные культуры, разводили свиней, овец, птицу. И все бы хорошо, но вот волки, особенно зимой, лютовали страшно. Бывало, что и на людей нападали. Летом было поспокойней, однако то у одного фермера, то у другого задирали корову или отбивали от отары пару-тройку овец, а на следующий день хорошо, если от них находили разодранные шкуры.

За рюмкой, когда Кондрат выкладывал приятелю местные новости, заодно пожаловался и на волчий беспредел. Местного-то волка не так-то просто взять. Вон под Каменным Донцом и поместья есть с псарнями, и турбазы с псовой охотой. Так там о такой напасти уж давно не знают. Там, почитай, каждую осень зверя травят. Вот зверь и не озорует шибко. А у нас в глухомани… Может, хоть господин отставной майор себе поместье с псарней здесь заведет, подначил он приятеля. Полубой только хмыкнул — тоже мне, беда, чем здорово обидел подвыпившего Пилипенко. Однако успокаивать не стал, а утром, чуть свет, прихватил лучевик и исчез со двора вместе со своими дикушами.

К вечеру Кондрат забеспокоился, а к полуночи и вовсе не находил себе места, однако часам к двум хлопнула калитка на воротах, и Полубой, увидев, что в окнах первого этажа избы горит свет, рявкнул на всю округу:

— А пожрать охотнику-защитнику дадут в этом доме?

Кондрат для начала обложил его по матушке и, лишь увидев, что Касьян цел и невредим, смягчился. Таисия еще не ложилась спать — коротала ночь с мужем, уложив полуторагодовалого Ваньку, и быстро собрала на стол. За едой Касьян и рассказал, что нашел волчью стаю. Вернее, не он, а дикуши.

— Утром съезди, шкуры обдери, что ли, — добавил Касьян сонно — умаялся за день. — Я тебе расскажу где. Отсюда верст семь, наверное.

На следующий день Полубой ушел на плато, а Кондрат съездил на вездеходе туда, где Касьян накрыл волков. Места там были болотистые, только на вездеходе и проедешь. Пятерых матерых волчищ насчитал Кондрат в заросшем ракитой овраге и щенную самку. Лишь на одном звере был след выстрела из лучевика, у остальных были вырваны глотки или перекушены хребты. Пилипенко даже пожалел серых, да теперь уж чего жалеть было. Зато появилась надежда, что эту зиму удастся пережить спокойно. Конечно, место волчьей стаи займет другая, но ведь это только через год-два.

Волчьи шкуры Кондрат уже обработал, и сейчас они сохли за домом, распяленные на колышках.

Бергер, услышав эту историю, поинтересовался, не страшно ли было Кондрату и Таисии по соседству с риталусами, которых местные звали «дикуши». Кондрат пожал плечами и сказал, что поначалу, мол, да, страшно — уж больно слава про этих зверей недобрая. Однако Таисия махнула на него рукой — молчи, мол, если не понимаешь.