Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]

— Легче! Шкуру попортишь.

— Насрать. Пушной зверёк, бля. Заткнись, сказал! Эй! Какого хуя?!

— Дай сюда. Дуров не заплатит сполна, если зверь будет выглядеть больным.

Судя по интонациям, дрессировщик-самоучка только что получил пиздюлей и лишился дрына, которым самозабвенно тыкал несчастное животное.

— У меня башка скоро лопнет от его рёва!

— Он голодный.

— Да он всегда голодный! Уже полкоровы сожрал!

— Так дай ещё.

— А сколько Дуров обещал забашлять? Эта тварь нас по миру пустит с таким аппетитом!

— Не твоего ума дело! — сорвался на крик защитник животных. — Накорми! И не смей больше мне перечить, щенок! — раздался звук смачной затрещины. — Ты меня понял?!

— Да пап.

— То-то же.

— Э-э… А с этим что решил? Оставь, а? Мы бы с Ганькой на нём Бурана натаскали.

— От вашего Бурана окромя говна по углам никакого толку.

— Так будет толк! Обязательно будет!

— Я и так у вас на поводу пошёл, его не сбагрив. Теперь ещё и добро переводить? Нет уж. Дурову люди для боёв нужны. А этот, по снаряге видать, калач тёртый. Продам, авось по пути не сдохнет.

— Ну пап!

— Я всё сказал. И займись уже делом, наконец! Игнат! Игнат!!! Где тебя черти носят?!

— Тут я.

— Баржа вот-вот будет! Почему клетки не на причале?!

— Так ведь это… близнецы только вернулись. Мне что ж, с бабами клетки-то тягать?

— Вернулись — пусть впрягаются!

— Дай пожрать хоть! — донеслось из ближней избы. — Замордовал, бля, хуже старика!

— Не поминай при мне эту гниду! Бардак, кругом бардак и дегенераты…

Это точно. Надо же, насколько близки могут быть мысли двух совершенно разных людей. Признаться, я проникся симпатией к главе здешнего семейства. Или как тут у них называется? На секунду я даже задумался о возможности договориться, выкупить "таинственного" пленника. Однако, учитывая, что нуждающийся в медицинской помощи, да и просто в элементарном человеческом сочувствии, бедняжка Ткач вместо этого поимел перспективу стать мясом для неведомой зверушки местной детворы, либо тем же мясом, но для зверушек некоего Дурова, зародившаяся в моей голове мысль о цивилизованном диалоге, дольше секунды не прожила, замещённая новой.

— Ну, дружище, — повернулся я к глядящему из-под еловых лап Красавчику, — догадываешься, о чём я размышляю?

Мой четвероногий напарник жалобно пискнул и полностью скрылся за хвоей.

— О да-а. Ты угадал.

Я прокрался к воротам со стороны пристани, те оказались не заперты. Люблю простых деревенских тружеников — открытые, гостеприимные, ни мнительности, ни паранойи. Люди от сохи, душа нараспашку. Жаль, что их осталось совсем мало. А скоро станет ещё меньше…

Ряды клеток вдоль частокола были заполнены от силы на треть, но экспонатам, в них содержащимся, позавидовал бы зверинец любого уважающего себя города. Чего стоила одна только сука, кило под восемьдесят, похожая на миниатюрного быка с пастью от уха до уха — Красавчик бы оценил, будь он посмелее, — не говоря уже о недавно доставленной гуманоидной твари, покрытой словно выдубленной шкурой, хранящей на себе множество отметин от клыков, пуль и даже, как мне показалось, частично обросший плотью обломок клинка в высоком загривке. Прочие обитатели живого уголка тоже не отличались миловидностью и пристрастием к растительной пище, на что указывало обилие обглоданных костей в клетках. Держать таких в доме я бы не посоветовал. А вот на арене им самое место.

О, арены! Я их обожаю! Дикие утехи дикой толпы? Жестокость ради жестокости? Да. Для чопорных обывателей Мурома, Коврова, Сергача и тому подобных "прибежищ человечности". Для того же, кто не кривит рожу, дабы прослыть гуманистом, арена — сама жизнь в миниатюре, её эссенция. Тот путь, что обычно занимает годы, здесь проходится за минуту, а то и быстрее. Придя без гроша на арену, будучи везунчиком, можно уйти богачом. Ну а неудачник рискует пойти зверью на корм. Лотерея? Ни в коем случае. Удача — лишь один из необходимых ингредиентов в рецепте счастья. Без должной ловкости, силы и смекалки удачей станет не победа, а быстрая безболезненная смерть. Зверь против человека. Неукротимая мощь против хитрости. Клыки и когти против кинжала в твёрдой руке. Вот, что заводит толпу! Заставляет последнего скупердяя с готовностью отдавать золото в обмен на букмекерские купоны. Ставки, ставки, ставки! И здесь уже не важно, мутант ты или лац, "венец творения" или "грязное животное". Толпа любит победителей. А проигравших… Да кому нахуй нужны эти драные куски мяса.

Звук корабельного гудка застал меня на подходе ко второму ряду клеток. Выскочивший на крыльцо дородный мужик в видавшем виды костюме-тройке при заправленных в сапоги брюках, поскользнулся и едва не нырнул вниз.

— Бля! — с трудом сохранил он равновесие, после чего оправил свой парадный наряд и зашагал к воротам, на ходу отдавая приказы: — Кто-нибудь, в конце концов, оторвёт жопу от стула?! Второго, третьего, седьмого и девятого на пристань! Живее!

— Подождёт твой Дуров, не состарится, — донеслось из открытого окна, откуда сквозь тяжёлую звериную вонь потянуло щами.

— Живо работать, я сказал!!!

— Да ёб твою мать, — в избе заскрипели отодвигаемые от стола табуретки.

Я, прибавив прыти, шмыгнул за угол и столкнулся с девчушкой лет десяти, которая от неожиданности уронила бадью, но крикнуть не успела. Моя ладонь плотно зажала ей нос и рот. Немного брыканий, и милое создание отправилось в страну грёз. Не вечных. Всего лишь лёгкое отравление углекислым газом. Хотя, вряд ли она успеет очнуться до начала представления. Пожалуй, гуманнее было бы всадить ей нож в сердце, но… она же ребёнок. Ёбаная мораль. Это дерьмо сидит в мозгу как клещ. Вроде вырвал, но чёртовы хелицеры остались и распространяют заразу. Нельзя переболеть моралью и полностью излечиться. Метастазы будут мучить всю жизнь. Так что, извини, милочка. Тебя сожрут живьём. Ведь дядя Кол не детоубийца.

— Твою мать! — приглушённо донеслось из ближайшей клетки, когда я, уложив обмякшее тело в грязь, двинулся дальше.

А может девчушке и повезёт.

— Здорово, дружище, — присел я напротив озадаченно глядящего через прутья Ткача.

Эка жизнь-то его потрепала. От былого лоска и следа нет. Щетиной зарос, под глазами круги чёрные, лоб в испарине горячечной, губы потрескались, камок уделанный весь — чисто нищеброд.

— Ну, — улыбнулся я самой доброй улыбкой, — оно при тебе?

— А, — спохватился Ткач после недолгой паузы, — само собой. — После чего встал, отошёл в дальний угол и вернулся, неся что-то в руках.

— Очень мило, — рассмотрел я выложенное мне под нос собачье дерьмо с соломой. — Жаль, у меня нет времени на гомерический хохот.

— Зато у меня его сколько угодно. Можно начинать?