Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]

— Э-э… Ничего не выйдет. У него, похоже, другие планы.

— Тогда я отойду, — сделала Ольга попытку отползти в сторону.

— Это лишнее. Красавчик может обидеться. К тому же, он не любит пустых мельтешений, как, впрочем, и я.

Девчушка снова сглотнула подступивший к горлу ком, и обречённо замерла на месте, готовясь, вот-вот быть порванной в куски. По чумазым щекам, прокладывая новые борозды, покатились слёзы.

Ненавижу плачущих детей. Они трясутся, корчат жуткие гримасы и издают слишком много шума. Это отвратительно.

— Слушай, — легонько пихнул я Олю в плечо, — завязывай, кругом и так полно воды. Я взял тебя провожатым, а не на корм Красавчику. Значит, так и будет. Нравится тебе или нет, он останется рядом. Но ты можешь на него просто забить.

— Забить? — повторила она, всхлипнув.

— Ну да. Забить. Насрать, плюнуть и растереть, положить болт…

— Болт?

— Господи… Тебе старшие не объясняли таких простых вещей?

— Нет. А теперь… теперь я — старшая, — Ольга последний раз всхлипнула и решительна утёрла сопливый нос рукавом, совладав с эмоциями. — Кто он такой?

— М-м?

— Тот, который убил мою маму и брата.

— А, так это были… Его зовут — Ткач. Алексей Ткачёв в девичестве. Наёмник.

— Почему ты идёшь за ним? Он и твою маму убил?

— Нет, вряд ли.

— Что-то украл у тебя?

— Это уже ближе к истине.

— Он не похож на местного. Издалека пришёл?

— Да, протопали мы с ним немало. От самой… Издалека, в общем.

— И как там, вдалеке?

— Что, дальше Березников не бывала?

— Нет. Отец говорил — дальше только лес полный чудищ. Во все стороны лес. А там, где леса нет, мёртвые города, в которые лучше вовсе не соваться. Но сам-то в Пермь ходил, — добавила она слегка обиженно. — Правда это?

— В основном — правда.

— А ты откуда тогда взялся, если не с Березников? И Ткач этот?

— Я же сказал: "в основном". Есть, конечно, ещё города, но их мало, и становится всё меньше.

— Почему?

— Делать там нехер, вот люди и уходят.

— А куда уходят?

— Туда, где лучше. В другие города, более успешные. Селятся вокруг, надеются откусить от большого пирога. Только мало кому удаётся. Так и гниют в своих трущобах. Батрачат, воруют, собой торгуют, детьми… Короче, выживают, кто как сумел.

— А ты? Ты родом из такого города? А как он называется? Много там народу? А метро есть? А…

— Стоп, — предостерегающе поднял я указательный палец. — Не слишком много вопросов в первый день знакомства?

Оля со вздохом пожала плечами.

— Арзамас. Это мой город.

— Не слыхала.

— И хорошо.

— Почему?

— Как тебе сказать… Население тамошнее придерживается несколько иного мировоззрения, чем твоя семья. Сложно было бы вам найти с местными общий язык. Таких там называют лацами. Нормальными, то бишь. И, мягко говоря, не жалуют. А учитывая род занятий, ваша семейка закончила бы… — я живо представил, как "гостеприимные" жители моего родного города окружают обоз переселенцев, под визг и улюлюканья стягивают с возов, забивают камнями, вспарывают животы, а то и впиваются зубами в ещё трепещущее лацовское мясо, ошалелые от крови лошади несут, раскидывая по грязным улочкам бесхозный уже скарб на радость дворовой шпане и зевакам. — Плохо. Вероятно, хуже, чем сегодня.

Оля посмотрела на меня с подозрением.

— Ты — мутант?!

Я сдвинул капюшон чуть назад, и солнечный свет, отразившийся от жёлтой радужки, дал ответ вместо меня.

Плот меж тем пересёк реку, и я, сойдя на берег, вывел лошадей следом.

— Надо лебёдку стравить, — потянула Оля вниз рычаг на дизеле, — а то баржа зацепит, и не вернёшься.

Оптимистка.

— Залазь уже. Ткач состарится и помрёт при наших темпах.

— Сейчас, — Оля заглушила движок и села за вожжи. — Но-о!

Пермская природа хороша. Жаль не пришлось побывать тут летом или в пору ранней осени. Но даже слякотной весной здешние леса радуют глаз. Не такие дремучие как муромские, с низкорослым подлеском и огромными мачтовыми соснами в два, а то и три обхвата. Скоро потеплеет, и их кора засочится смолой, источая повсюду дурманящий терпкий аромат. Что может быть лучше, чем дышать на берегу реки хвойным воздухом и слушать шелест зелёных шапок наверху, когда ветер проносится над ними, будто мозолистая ладонь над вихрами младенца. И ни души вокруг. Интересно, смог бы я жить здесь? Вот взять да и послать всё нахуй. Соорудить домик, удить рыбу, стрелять зверушек, собирать грибы, ягоды, вкусные коренья… Никаких тебе ткачей, никаких злоебучих заказчиков. М-м… Скучно. Грядочку-другую конопли? Сторчишься. А там и до зоофилии недалеко от одиночества. Социопатия социопатией, но сношать кабаних — это уже за гранью добра и зла. Стало быть, не судьба. Жаль.

— Что ты сделаешь, когда найдёшь его, — нарушила Ольга размеренный ход моих мыслей, — убьёшь?

— В конечном итоге — да.

— Что значит "в конечном итоге"?

— Ну, перед этим ещё много чего предстоит сделать.

— Будешь пытать его?

— Наверняка.

Олины губки растянулись в довольную улыбку.

— Это хорошо. А можно…?

— Желаешь присоединиться к захватывающему процессу?

— Угу, — кивнула она, слегка смутившись.

— Это ведь нескоро случиться. Ткача нужно ещё выследить, поймать, да так, чтобы жив остался. Я, между прочим, с осени за ним бегаю.

— Ничего, — Ольга решительно нахмурилась, — я потерплю.

— А как же твои подопечные? Малышня, — уточнил я, видя непонимание во взгляде.

— Они справятся… первое время. А через неделю тётка из Лысьвы вернётся, поможет.

— У меня нет времени нянчиться с тобой.

— И не надо. Я сама о себе позабочусь. Я — не малышня.

— Неужели? Охотилась когда-нибудь на людей?

— Нет. Но стрелять умею, — подняла она невесть откуда взявшийся в её детских ручонках АПБ.

— Твою мать! — схватил я направленный мне в бочину ствол. — Совсем спятила? Он же заряжен! Не хватало ещё сдохнуть из-за восьмилетней дуры, возомнившей себя ангелом мщения.

— Я даже спуска не касалась! — заявила та обижено. — И мне девять!

— С предохранителя зачем сняла?

— Показать хотела, как стреляю.

— Тебе этой железякой физиономию расшибёт.

— Отдай! — вцепилась она в пистолет и решительно потянула, забыв в приступе негодования про Красавчика, сосредоточенно наблюдающего за происходящим прямо у неё за спиной. — Я умею!

— Да хер с тобой, калечься. Только не ной потом.

Ольга завладела, наконец, оружием и взяла наизготовку, едва удерживая тяжёлый громоздкий пистолет в маленьких ладошках.

— Ворона, — предложил я цель метрах в двадцати.

— Останови.

Не успели лошади встать, как прогремевший выстрел заставил их сорваться с места, и только туго натянутые вожжи уберегли нас от прогулки по лесу верхом на оглобле. Вороне же повезло меньше. Точная пуля превратила божью тварь в облачко серых перьев.