Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]

— А если их там целая деревня? Не мог же твой ублюдок сожрать целую деревню.

— Сожрать нет, — я поднял руку, останавливая Красавчика, готового прыгнуть на Ткача, — а вырезать запросто. Если аборигены используют костяные ножи, стрелковки у них явно нет, а без стволов десятку-другому гуманоидов против нашего парня делать нечего. И перестань называть Красавчика ублюдком. Я его не на помойке нашел, а в столичной теплотрассе. Быдло ты колхозное.

Ткач что-то пробухтел в ответ, но обострять не стал, и мы отправились вслед за моим питомцем, кубарем скатившимся с обратного склона этого высокого холма, который можно было назвать и маленькой горой. Там, внизу, снова начинался лес, в который мы благоразумно заходить не стали, а потащились вдоль, по его опушке. Красавчик в нетерпении наворачивал круги по окрестным кустам, оставив нас наедине с тоннами снега и собственными мыслями.

Смерть. Жаль, что никто никогда не поделится своими впечатлениями об этом таинстве, не расскажет за рюмкой, как случилось умереть и понравилось ли оно ему. Тот жмур в заброшенной шахте получил ножом в репу — подумаешь, великое дело! Таких, воняющих нутряным салом и сопревшей оленьей кожей шляется по местным лесам навалом. Одним больше, одним меньше. Однако умело обработанная медвежья лопатка, превращенная в острое лезвие, взорвала, расщепила на атомы целый мир, наполненный страхами и желаниями, заботами и радостями. Она превратила в разлагающуюся массу детские воспоминания, юношеские мечты и весь накопленный годами опыт. Погиб целый мир, целая вселенная перемешалась с грязью на сыром каменном полу тоннеля. Да и хер бы с этим оленеводом. Там мирок так себе. Вот когда в пьяной разборке во Владимире пуля вынесла мозг местного оружейных дел мастера, была похерена жизнь не одного десятка семей, кормившихся с этого бизнеса в городе. Потому что, можно сказать, целую отрасль владимирской промышленности разбрызгало по залитому пивом столу, и конкуренты из Коврова захватили этот рынок, безжалостно вышвырнув местных на помойку. Рук, жоп и ртов в любом месте всегда полно, а вот качественные мозги, они даже не на вес золота. К слову, та же стремительно пустеющая голова Ткача все еще содержит столько информации о городах и весях, сколько не сможет себе даже представить какой-нибудь урод, запихивающий в магазин патрон, которому, возможно, суждено продырявить чердак Алексею.

Красавчику же были неведомы все эти премудрости. Поэтому он легко и просто разорвал кхуям пятерых крепких взрослых манси, расположившихся на ночлег в небольшой юрте. Не оставил целой ни одной одежки стервец.

То были охотники, если судить по их оружию и сваленным в углу жилища тушкам и шкуркам. Не повезло им, повезло нам. Отличные широкие лыжи, много вяленого мяса и рыбы, сушеных ягод и грибов… Ткач был в восторге. Перетряхнув охотничьи котомки, мы нашли кучу бесполезных нам ловушек на зверье разной масти и запчасти для их примитивного оружия. Долго размышляли, стоит ли задержаться, потому что не обнаружили ни собак, ни саней, а это значит, что за охотничьими трофеями скоро пожалуют соплеменники пошедших Красавчику на корм. Собачья упряжка сейчас была бы очень в жилу, но хер его знает, сколько ждать. Между тем и у меня, и у Ткача уже зудело. Веселая беспечная жизнь в двух днях пути на восток, и это после бесконечно долгих недель в тайге! Да ебись оно все конем! Хотя насчет двух дней я погорячился. Привык мерить километры на плоской местности. Здесь же, в предгорьях, лес, конечно, был свободен от буреломов, но скользить по рекам и просекам совсем не то, что подниматься и спускаться по горам, пусть даже и на лыжах. Подъем — это бесконечное петляние и переступание мелкими шажками там, где подниматься зигзагами нет возможности. А спуск — это далеко не веселое скольжение по прямой, как мы выяснили опытным путем, улетевши пару раз в заснеженные, слава Богу, расселины. Одним словом, на спуск уходило тоже дохера времени. Но главное — мы приближались к нашей цели. Осталось выяснить стоило ли оно того.

Заночевали на обратном склоне безымянной горы, где не так свирепствовал ветер, и нашлась подходящая расселина. Накидали поверх нее нарубленных заранее березок и еловых лап. Из них же сделали подстилку и легли возле костра жопа к жопе. Проснулись же мы совсем в другой компании.

Манси было штук десять. Разбудили они меня ударом обрезиненного приклада моей же винтовки по голове. Идиоты! Это же, как гвозди ПНВ заколачивать — башке ничего, а оптика на "Винторезе" полететь может. При этом один из них сидел у меня на ногах, двое держали руки, а четвёртый вязал. После того как нас с Ткачем спеленали как младенцев, наши упакованные тушки манси привязали сзади к своим саням и отправились в путь. Я ребрами пересчитал все ледышки по пути в деревню. Хорошо — их было не так много, а вот Ткачу не подфартило. Он несколько раз переворачивался лицом вниз, и кроме того, что вдоволь нажрался снега, проверил своей физиономией крепость уральского льда. По-моему, ему даже зуб выбило. Хотя через распухшие губы не понять.

— Ну и рожа у тебя, — я сел поудобнее и принялся рассматривать напарника в свете совсем неяркой лампадки, чадящей вонючим жиром.

— Рожа заживет, а вот головы у этих блядей обратно вряд ли прирастут, когда я им их оторву, — Ткач сплюнул красным на плетеный пол юрты.

Почему нас не убили сразу? — это был второй по важности вопрос, который волновал меня сегодня. Первый — как отсюда свалить. Над этим я и работал, вертя во все стороны головой, когда вместе с облаком морозного воздуха в юрту вошли пятеро вооруженных короткими копьями молодых и один старый манси с какими-то плетеными веревочками в руках. Он мне сразу напомнил того шелудивого шамана из Подгорного лога. Та же хитрая морщинистая морда и тоже, небось, служитель культа. Но оказалось, я ошибся. Этот был аж целым вождем, а шаманом тут подрабатывал его сын — молодой и наглый, ухмыляющийся в углу. Неплохо семейка бездельников устроилась. Мамаша, поди, всему племени целебные благовония впаривает за пойманную рыбу и добытую дичь.

— Твоя глюпый человека совсем плехо себя вести. Глюпый человека Куль-Отыр дружит. Куль-Отыр порвал много насых человека. Нуми-Торум сердица. Нуми-Торум требовай к себе твоя глюпый человека, — затараторил старик.

— Бля, я говорил, твой уебок нас до добра не доведет, — сверкнул глазами в мою сторону Ткач. — Теперь порешат нас из-за него. Надо было пристрелить мутанта еще в Соликамске.

— Без голов им это будет сделать трудно, Алексей. Или ты уже берешь свои слова обратно?

— Но если твоя глюпый человека позовет Куль-Отыр утром в амбар-юрта, йир будет не больна. Щохри в башка, — вождь вынул из рукава костяной обоюдоострый нож и помахал им перед моим носом. — Не позовет — Ийр будет осень, осень хатнэ.