Олег Дивов - Вундервафля. Сборник

Ничего себе дорожное строительство, подумал Саша. Ничего себе пересидел войну в тылу, называется. Да я, пожалуй, легче всех наших отделался. Только страху натерпелся на всю оставшуюся жизнь. Ну так это даже неплохо: я просто больше не буду бояться никогда и ничего. Хватит с меня.

Он приказал себе — и перестал бояться.

И начал жить.

Отец заново налаживал завод, мама хлопотала по хозяйству, Саша доучивался и занимался тем, чем всегда хотел, — сотрудничал в газете. Никто не чинил ему препятствий, только надо было вовремя отмечаться у синих мундиров и спрашивать отдельного разрешения, если собрался в Москву. «Да кому ты нужен, — сказали ему откровенно. — Гуляй свободно и ничего не бойся. Главное, порядок не нарушай, ну, этому тебя, немца, и учить не надо, слава богу, не то что наших вахлаков». Саша на «немца» привычно не обижался, как на «русского» в Германии.

Все чаще он ловил себя на том, что ему в России хорошо, если бы не одно «но». Ему нравились русские люди, их внутренняя мягкость, доброта и терпимость. Нравилось ощущение простора вокруг. Но простор неприятно удивлял запущенностью и необустроенностью. А люди тут жили… — Саша побаивался этого слова, вдруг с языка сорвется и оскорбит кого-нибудь, — убого. Не обязательно бедно, но как-то затрапезно. В России мало что выглядело законченным и доделанным. Непременно часть работы брошена на авось. А если все доделано, то ковырни — посыплется. Это казалось национальным принципом, ведь так строили не только дома, дороги и автомобили, так выстраивали и личную жизнь. Некоторых русских это тоже раздражало, правда, они все списывали на войну. «Ничего, теперь заживем!»

— Не слушай, — сказал отец. — Здесь всегда так было. Это Россия. Тут все через левое плечо и когда-нибудь потом. Кому надо хорошо и сейчас, тот уехал. Думаешь, зачем Сикорский в Америке работает? Думаешь, он не патриот? Думаешь, России не нужны вертолеты? Они тут нужны позарез, желательно вчера, и чем больше, тем лучше. Но можно и завтра. А можно и послезавтра… Здесь сами не спешат и другим спешить не дают. Думаешь, я не патриот? Я просто не мог смотреть больше, как мою любимую страну держат в черном теле, вот и уехал… А они зажимают любую инициативу, потому что боятся. Собственного народа боятся. Убеждают его, что он такой особенный, такой духовный, и ему всякие немецкие кунштюки незачем. Землю надо пахать и родину любить, остальное приложится. Про закон о «кухаркиных детях» слышал? Два поколения инженеров потеряли на этом идиотизме! Проклятье, Гитлер сюда гнал авиационные технологии одну за другой в обмен на зерно, нефть и кредиты — ничего не освоили как надо, обязательно через пень-колоду. Вот я вернулся, я им сейчас нормальный двигатель дам. А не будь войны, так бы и летали маслом заляпанные до самого хвоста… Тут силища немереная, ты сам видел, она вермахту хребет сломала. Только эту силу держат в кулаке, не выпускают наружу и не выпустят никогда. Ради войны кулак разжимают, потом опять сожмут…

Да, Саша кое-что уже видел и мог сравнить. Немецкая «тотальная война» была истерикой. Русское «народное ополчение» было именно что страшной неумолимой силой. Блицкриг пронзил Россию аж до Москвы — тут его и стукнула дубина народной войны. И пошла гвоздить, не считаясь ни с чем. Немецкая армия держалась на молодых и бритых, а ополченцы были уже дядьки, и в честь Царя-Миротворца бородатые, они еще говорили: «Вот когда прогоним фрица, будет время — будем бриться», на этом контрасте и родился миф о поголовно бородатых русских. Плохо обученные, не слишком дисциплинированные, они тем не менее сражались с поразительной стойкостью. Несли огромные потери, но стояли насмерть, а в наступлении отличались редкой неукротимостью. Они не воевали, они убивали. Говоря по чести, «бородатых» хватило ненадолго, но их подвиг дал России главное — выигрыш во времени. За пару месяцев Ставка успела раскрутить маховик перманентной мобилизации, и на фронт одна за другой хлынули свежие дивизии. Эти тоже были слабоваты для настоящих регулярных войск, зато их оказалось больше, чем вермахт мог перемолоть. Наступление захлебнулось. А русская армия с каждым днем набирала силу и знания.

Народ, который обожал Миротворца и уже забыл, когда в последний раз ходил на войну, поборол хорошо отлаженную военную машину со всем ее свеженьким опытом.

Четвертью века раньше Миротворец волевым решением не позволил русским влезть в Первую мировую. Встал над схваткой, сложив руки на груди, — таким его любили отливать в бронзе. Репутационные потери были кошмарны, казалось, Россия никогда не оправится от вселенского позора. Но репутация — это то, что о тебе говорят другие, а русским надо было думать об экономике и народосбережении. У них имелась сильная «партия войны», их мучил стыд из-за того, что бросили народы Балкан на произвол судьбы, что ради мира позволили кайзеру захапать огромные территории, хотя могли взять их себе, — но Миротворец все это задавил. Он сжал кулак очень крепко и не разжимал его до самого конца. Синие мундиры свирепствовали, пресекая вольнодумство, они были повсюду и затыкали рты безжалостно. Страна молилась на царя и стонала под его железной пятой. Все понимали, что он действует разумно — и дождаться не могли, когда тяжелобольной гигант, для которого любое движение было мучением, уже наконец отмучается. После его смерти должен был произойти сильнейший взрыв, но Миротворец и это предвидел, он переиграл своих политических оппонентов из могилы: согласно заранее утвержденному плану его наследник дал стране конституцию и множество невиданных ранее свобод. Ни одна свобода не была пустой возможностью наподобие отпуска крестьян из крепости без земли — нет, на этот раз все было продумано до мелочей, подкреплено экономическими стимулами, и все сработало как надо.

Высчитывали пользу до копейки, планировали на годы вперед. Даже столицу вернули в Москву, дабы перенаправить транспортные потоки и простимулировать развитие близлежащих областей. А что насмерть обидели петербуржцев, так Миротворцу это было все равно, он сам был петербуржец и ни капельки не обиделся, и детям заказал.

К несчастью, любые достижения, великие по российским меркам, выглядели так себе по меркам Европы. Россия по-прежнему не обгоняла, а догоняла, и все тут было, если внимательно присмотреться, через левое плечо. И невыносимо медленно. Тем не менее Дмитрий Рау уехал, а Игорь Рау — остался. Хотя оба горели одним и тем же желанием добиться многого и сразу. Не для себя, а на благо Родины, их так воспитали. Разоренная Германия поднималась с колен, там было самое место для быстрых и энергичных, и Дмитрий преуспел. В благополучной сытой России никто никуда не спешил и другим не давал, но Игорь был чертовски хорошим специалистом и только за счет этого достиг успеха.