Владимир Свержин - Гнездо Седого Ворона

На площади, должно быть, желая добавить встрече торжественности, в парадном облачении стоял отец Лилии. На груди его висело некое украшение, обтянутое выцветшей, некогда красной лентой, и медальон с чьим-то профилем. Наверно, знак его власти.

Лехе прежде доводилось видеть древние портреты, на которых неизвестные ему люди были увешаны подобными знаками. Должно быть, эти давно ушедшие в мир иной старцы некогда управляли многими землями. И впрямь, разве стали бы рисовать портрет личности, недостойной высочайшего почтения?

В одном селении местный колдун растолковал ему обычай делать портреты: люди, удостоенные этой чести, обладали огромной чародейной мощью и частицей ее наделяли каждый свой образ. А те сообщали хозяину все, что видели их нарисованные глаза и слышали нарисованные уши. А если было нужно, эти образы силой праведного гнева защищали владельцев от коварного недруга.

Лешага уважительно поглядел на старосту. Вероятно, с него тоже можно было рисовать портрет. Воин остановился в двух шагах от отца любимой девушки, не зная, что говорить и как себя вести. Просто поклониться и пожелать здоровья и обильной пищи, как принято меж старыми знакомцами в Трактире? Как-то мало. Ждать, что почтенный муж начнет говорить первым? Тогда пауза могла затянуться…

Староста, похоже, и сам не знал, как быть. Местный люд, до того тихо переговаривавшийся меж собой, перестал обсуждать мужчину Старостиной дочки и смолк в напряженном ожидании: что же будет дальше?

Леха чуть прикусил губу, сделал шаг вперед и медленно развел в стороны руки, показывая добрые намерения, как его учила Лил. Толпа радостно зашумела, псы отозвались на гомон заливистым лаем. Ученик Старого Бирюка сразу ощутил всеобщее облегчение. Лил тут же бросилась к отцу, порывисто обняла его.

— Отец, это — мой мужчина!

— Прошу извинить, — послышалось за спиной главы селения. Юноша в непомерно длинном черном одеянии подошел к разом вдруг помолодевшему старосте и напомнил тихим, не терпящим возражений тоном: — Видящий Путь ждет его.

Отец Лилии нехотя кивнул и посторонился, уступая дорогу гостю. Ему самому было что сказать и о чем расспросить мужчину своей единственной дочери, но сейчас не его время.

Лешага внимательно посмотрел на юнца, столь бесцеремонно встрявшего в разговор людей, наделенных силой и властью. Было в этом парнишке нечто странное. Леха в первый миг даже не смог понять, что именно. Полное, совершенное отсутствие страха? Пожалуй, да. Опасное качество для того, кто им наделен. Еще бы не опасное…

«Страх — лишь первый шаг к пониманию угрозы, — говорил Старый Бирюк, бросая в побратимов ножи — поначалу не заточенные. — Он неизбежен. Но тот, кто замирает на первом шаге, никогда никуда не дойдет».

Здесь было другое. Его провожатый не просто умело преодолевал страх — вполне естественную робость пред сильным, обученным и хорошо вооруженным чужаком. Нет, он принимал и самого Лешагу, и опасность, которой так и веяло от гостя, так же, как принимает дерево налетевший порыв ветра.

— Идите, — напутствовал староста. — А мы позаботимся об угощении для всех нас и вот для них, — он кивнул на Черного и его зубастых собратьев. Вожак на всякий случай приподнял верхнюю губу, обнажив клыки. В отсутствие Лешаги пес вновь становился во главе Стаи и, конечно, головою отвечал за безопасность подруги хозяина. По всему выходило, что этот неизвестный, обхвативший ее своими лапищами, вовсе не желает ей зла. Но все же положение обязывало, и Черный немедленно дал понять — он здесь, он все видит, и если что, готов ринуться в бой, хотя бы и один против всех. А ведь он тут вовсе не один. В его оскаленной улыбке сквозило гордое превосходство того, кто живет вне стен, над теми, кто трусливо запирается в укрытиях.

— Расскажи о своем хозяине, — попытался было начать беседу Леха.

— Он не хозяин, — доброжелательно объяснил юнец. — Я Ступающий Вслед. У людей нет хозяев. В лучшем случае, они могут стать хозяевами для самих себя, и то лишь отчасти.

— Как так?

— Люди, как стрелы. Рождение пускает их в неведомую цель. Кто-то достигает ее, кто-то — нет. Есть шанс, что стрела обретет собственную волю, но по большей мере она зависит от изначальной меткости Предвечного Стрелка, добротности лука и ветра, который в разное время дует в разные стороны.

Он подошел к дому, прилепившемуся у самого обрыва скалы, почти над бездной, и указал на дверь.

— Как обращаться к твоему… — ученик Старого Бирюка повернулся к провожатому, — наставнику?

Тот покачал головой.

— К нему не следует обращаться. Если ты пришел с добром — он знает это. Если в тебе зло — тоже знает. Если захочет что-то сказать, я тебе передам.

— Тогда почему не передал там? Для чего было идти сюда? — недоумевал Леха.

— Он хотел тебя видеть.

— Зачем, если не будет говорить?

— Ты не понимаешь, воин, — юноша покачал головой. — Он говорит, но ты не в силах услышать. Я сам учился этому много лет.

— Как можно услышать того, кто молчит?

Леха невольно осекся, понимая, что сморозил глупость. Ему и самому не раз удавалось прочесть намерения противника, даже и не думавшего открывать рот, а уж Сохатому это и вовсе не стоило ни малейшего труда.

Речь послушника Глядящего Вдаль была спокойна и безмятежна, как течение прохладного ручья. Ни тени насмешки, ни грана превосходства.

— Когда ты видишь дерево, ты можешь сказать: это дерево. Но ничего не расскажешь о его сути. Ты можешь уточнить: это дуб или береза. Можешь описать цвет листьев, кору, корневища, но это тоже лишь малые частицы сути. Мой учитель пребывает одновременно в каждом из деревьев, в каждом из камней, и не сейчас, а всегда.

Прости, что я объясняю так неловко, но всякое слово лишь затемняет смысл. Слова только одежды сущности. Но я чувствую, ты умеешь видеть сокрытое за пестротой одежд. — Провожатый чуть склонил голову, открывая дверь перед гостем. — Входи, я перескажу тебе все то, чего ты пока не в силах услышать.

— Сильный мужчина, — тяжело вздохнул староста. — Очень сильный.

— Он тебе не понравился? — вскинулась Лил, уловив в словах отца скрытую озабоченность.

— Отчего же, понравился. — Отец Лилии вымученно усмехнулся, пытаясь изобразить радость. — Сразу видно, храбрый и умелый воин. Такой бы очень пригодился здесь.

— Он не только воин. Он — добрый, — запальчиво проговорила Лил.

— Верю тебе, мое сердечко. Ты бы не приняла другого.

— Но что-то не так? — голос девушки звучал настороженно.

— Да. Вы скоро уйдете неведомо куда, а после этого селение, долгие годы дававшее приют нам и нашим отцам…

Он замолчал, словно опасаясь, что слова разбудят притаившееся рядом зло. Затем отвернулся от дочери и махнул рукой: