Михаил Кликин - Один

Я чертовски устал. Я был вымотан настолько, что не мог отмахиваться от комаров и слепней.

Однако я был счастлив.

Гребля, так же, как и любая другая монотонная физическая деятельность, способствует размышлениям. И я много чего передумал, возвращаясь домой.

И пусть я не выяснил, что за существа приходили в мой дом, назвавшись человеческими именами; пусть я не понял, что именно они сделали со мной и Катей и какое отношение они имеют к катастрофе, уничтожившей человечество, – в какой-то момент эти вопросы перестали меня занимать.

Я смирился с неизбежным, принял существующее положение вещей. Понял, что не должен зря ломать голову, когда есть более насущные и близкие мне вопросы – ими-то я и должен заниматься. В конце концов, и раньше сильные мира сего творили геополитику, не спрашивая мнения простых людей. Это они принимали решения и меняли мир, а мы лишь приспосабливались к новым условиям – выживали, как могли, как получалось.

Так что изменилось?

Люди превратились в монстров – но монстры среди людей встречались и прежде, мы существовали с ними бок о бок. Наш старый мир, возможно, был не менее опасен, чем тот мир, в котором я существую сейчас. Вся разница – в привычке и навыках.

Я допускаю, что через столетие моих потомков будут пугать не зомби и развалины мертвых городов, а легенды о железных колесных коробках, мчащихся по асфальту, отравляющих воздух и землю, – скольких людей они убили? Не испытают ли мои правнуки потрясение и ужас, прочитав в старых книгах о наших войнах, о химическом, ядерном и биологическом оружии, об опытах над людьми, о концлагерях и пытках? Что они подумают, отложив такую книгу? – наверное, порадуются, что живут в новом мире, где все опасности знакомы, понятны и просты…

Я выбрался из лодки на берег, думая о предстоящих делах, – работы осенью всегда было много. Я поднялся на косогор, глянул из-под руки в сторону дома – все ли там нормально? ждут ли меня?

Над печной трубой поднимался прозрачный дымок, у пруда на привязи паслась коза с козлятами, около изгороди два молодых петушка, ероша перья, танцевали друг против друга. Через пару секунд из-за кустов вымахнул Туз – мой старший и любимый пес – помчался ко мне, тявкая от избытка чувств, вертя хвостом.

А потом появилась Катя – встала у крыльца, держа наперевес тяжелую пику, вглядываясь против солнца – на что это лают собаки. Заметила меня, подняла руку, побежала навстречу, спотыкаясь от спешки, прикрывая ладонью живот.

И мне стало так хорошо – как, наверное, было только в детстве. Я прислонился к осинке, вытер отчего-то навернувшуюся слезу, улыбнулся, озираясь.

– Я принес, что обещал. – Она еще не могла меня слышать, она была далеко, но я все равно протянул ей погремушку. – Я обещал, и я вернулся…

Восторженный Туз прыгнул мне на грудь, вылизал лицо и заскакал вокруг.

А мне представилось, что сейчас за нашей встречей следит кто-то посторонний – может быть, сверху, а возможно, прямо из моей головы смотрит моими же глазами.

– Ну и пускай, – сказал я вслух. – Смотрите, сколько хотите, только жить не мешайте.

Я сел в траву. Катя подбежала ко мне – она пахла деревенским домом, как моя бабушка, и я обнял ее ноги и заплакал, а она стояла тихо и долго, не шевелясь, и тоже, кажется, плакала.

А потом я сказал, что пора возвращаться в избу – кто-то из обращенных мог прийти за мной, нужно приготовиться к их встрече.

И Катя кивнула и помогла мне подняться.

Она не боялась. И я не боялся тоже.

Когда-то я был один.

Теперь нас было двое.

И мы ждали третьего…