Юлия Зонис - Скользящий по лезвию

— …он предложил бесплатную консультацию.

— Да кто такой вообще этот чертов Харпер? Зачем он лезет в наши дела?

— …пиромания…

— Нет у него никакой пиромании! Нормальный пацан!

— …но это бесплатно. Он даже оплатил билеты на самолет, бизнес-класс…

— …только ради того, чтобы слетать бизнес-классом в этот вонючий Линкольн?

— А вдруг он поможет мальчику?

Понятно было, что отец сдастся. Он ведь любил приемного сына и желал ему добра.

И вот мальчик — тогда его еще звали Ричардом — сидел в какой-то странной приемной. Это не было похоже на обычный кабинет психоаналитика, которых в своей короткой жизни он уже успел повидать немало. Ни размалеванной вертлявой секретарши, ни дурацких абстрактных картин по стенам, ни фикусов в горшке. И здание, длинное и низкое, все из черного матового стекла, не было похоже на больницу. Оно называлось странно: «Центр футурологии при Университете Небраски». Ричард не знал, что такое футурология, однако был абсолютно уверен: врач, к которому его привели, не настоящий.

Мать вышла из комнаты с большими стеклянными дверьми и, взяв Ричарда за руку, ввела его внутрь. Внутри тоже не нашлось ничего похожего на обычный врачебный кабинет. Десятки людей сидели у голографических мониторов, быстро открывая и закрывая окна программ. Интересней было то, что голограммы, вытягиваясь вверх, сливались под потолком в сплошной купол — от этого казалось, что у мониторов трудятся пауки, плетущие единую сеть. А у дальней двери из такого же темного матового стекла, как само здание, стоял человек в белом халате, долговязый и сутулый. У него была черная бородка, неприятная, словно приклеенная. Ричард подумал, что неплохо было бы дернуть за бородку и проверить, фальшивая она или нет, но тогда бы его точно сочли сумасшедшим и пироманом.

— Прошу вас подождать за дверью, — писклявым не по росту голосом сказал человек и для чего-то привстал на цыпочки, а затем вновь опустился на пятки.

Мама вздохнула, потрепала мальчика по затылку и вышла в коридор. А бородатый распахнул черно-стеклянную дверь и церемонно склонил голову, предлагая Ричарду войти.

И он вошел.

— Вы вспомнили, да? — улыбнулся доктор Харпер, морща безгубый рот. — Вспомнили меня?

Сегодняшний Ричард, называвший себя Оливером Мэттьюсом, свел брови к переносице. Шкиперскую бородку ученого давно пробила седина, а сухое лицо стало еще больше похоже на обезьянье, чем при их первой встрече, но да, он вспомнил.

— Не вижу, чтобы вы сильно горевали по своему сыну.

Старик покачал головой.

— Эмоции никогда не были моей сильной стороной, как и вашей. Потом, он мне не сын.

— А я-то клял своих приемных…

— Не в этом дело, Ричард. Он не тот, кем я хотел его видеть. Он, как это жестоко ни прозвучит, неудавшийся эксперимент. Последняя, жалкая попытка. Ведь я хотел повторить феномен. И этот феномен — вы.

Увлекшись, доктор сцепил длинные пальцы и с удовольствием щелкнул костяшками. Маршал узнал этот звук.

Тогда, двадцать лет назад, человек в белом халате так же щелкал костяшками. Усадив Ричарда на неудобный вращающийся стул, он прошелся по комнате, остановился перед мальчиком и, склонившись над ним, сказал:

— Первое и главное, что я прошу тебя запомнить, — ты не виноват.

Ричард недоверчиво хмыкнул. То же самое говорила ему мать (отец в основном ругался и клял страховщиков). Но мать говорила это с другим выражением. При взгляде на ее лицо сразу становилось ясно: «Ты не виноват, Ричи, потому что мы взяли тебя из детдома, потому что твой брат дебил, и, конечно, с такой наследственностью сложно на что-то рассчитывать». Мама никогда не произносила этого вслух, но, в отличие от брата-дебила, впрочем, давно умершего, Ричард все понимал. Человек в белом сказал это по-другому. Сделав свое заявление, он улыбнулся, выпрямился, щелкнул костяшками пальцев и протянул руку Ричарду.

— Меня зовут доктор Джеймс Харпер. Надеюсь, мы с тобой теперь часто будем встречаться.

«Надеюсь, нет», — подумал мальчик, но вслух ничего не сказал и вежливо пожал руку. Кожу чуть кольнуло — все прикосновения еще были слишком чувствительными.

— А теперь я должен объяснить, почему ты не виноват.

Заложив руки за спину, доктор Харпер принялся вновь расхаживать по кабинету. Ричард с интересом пялился на его комп. Компы с голоэкранами вошли в моду только в прошлом году, медленно тесня планшетники. У них в школе был один. А тут — несколько десятков, и таких продвинутых. Это было забавно. В виске нарастала чесотка, не имевшая ничего общего с пересаженной кожей. Хотелось чего-то… Как будто что-то съесть или подкрутить, но головой. Точнее Ричард не мог сформулировать.

Доктор Харпер, заметив его интерес, снова улыбнулся. При улыбке его безгубый рот широко растягивался, наподобие уродливого смайлика.

— Вижу, тебе нравятся мои компьютеры. Я разрешу тебе с ними поработать.

— Не надо, — угрюмо буркнул Ричард.

— А что тебе еще нравится? — как будто не услышав, продолжал человек в белом. — Кажется, у тебя была ручная галка. Ты любишь животных?

— Вы что, мой индекс эмпатии проверяете? — хмыкнул мальчик.

Доктор замер на месте.

— Да ты, я вижу, не промах. Смотришь старое кино? «Бегущий по лезвию»?

— Я читал книжку.

— О, похвально для такого юного джентльмена. Мне казалось, нынешняя молодежь предпочитает игры.

— Я не люблю игры, — раздраженно ответил Ричард. — Они слишком простые. Зачем вы хотели поговорить со мной? Вы же не мозго… не психоаналитик.

Харпер привстал на цыпочки, опустил сцепленные в замок руки, громко щелкнул костяшками и сказал:

— Верно. Я ученый. А ты очень интересный человек, Ричард.

— Хотите меня изучать?

— Хочу помочь тебе. Дать знания. Направить на путь истинный. Понимаешь ли…

Тут доктор понурился, словно каялся перед учителем за прогул.

— …я отчасти виноват в том, что случилось с тобой. Но я хочу это исправить.

Ричард привстал на стуле, пристально глядя на человека в белом.

— Исправить? Как? Вы вернете мне Стэнли? Оживите лошадей? Сделаете так, чтобы у меня не болела голова? Что вы можете исправить?

Доктор смотрел на него, озабоченно нахмурившись. Потом, вздохнув, ответил:

— Конечно, я не могу оживить Стэна и лошадей, Ричард. Но я могу сделать так, чтобы у тебя не болела голова. Или болела меньше. И, мальчик мой, я при этом подставляю под топор собственную голову — так что будь чуток повежливей.