Александр Афанасьев - Нет пути назад

Когда начало темнеть, он пошел к дому эмира, петляя и постоянно проверяясь. Дважды он перебежал полную машин дорогу, вызвав шквал возмущенных гудков.

В голове не укладывалась одна простая мысль: как Воронцов узнал о том, что происходит? Как Воронцов узнал о Толстом?

Двор дома эмира как черный колодец, пропасть. Граф привычно прислушался: может быть, пришли уже и за ним. Нет, не пришли. Если бы пришли, он бы почувствовал.

Ключ у него был свой. Конечно, не от парадной двери, от «дворницкой», но ему было плевать…

Пройдя обширными покоями прислуги, он достал другой ключ, небольшой. Это был ключ от перехода в «господские» – дверь была скрытой, как и положено в доме восточного владыки. Пройдя ее и аккуратно заперев, он оказался в «господских покоях». Тяжелый шелк и бархат на стенах почему-то вызывал у него ассоциацию с потусторонним миром.

Он прислушался. Какой-то шум… наверху… но не похоже, что пришли арестовывать. Скорее какой-то скандал.

Крадучись, граф поднялся на второй этаж. Прислушался. Узнал голос эмира, громкий и раздраженный. Кажется… он слышался на женской половине… дом был построен, чтобы она не была конструктивно отгорожена от мужской, но во всех коридорах были черные занавеси, глухие, как в театре.

Эмир нужен был срочно, и потому граф шагнул за занавесь. Прошел по коридору, толкнул дверь, из-за которой раздавались голоса. То, что он увидел, заставило его кровь застыть в жилах.

Это была спальня… кажется, то ли супружеская, то ли спальня Ее Высочества. Ее Высочество была здесь, и амир был здесь. В руке он держал кривой нож, уже обагренный кровью.

На шум он повернулся – и по его взгляду, по тому, что можно было прочитать в его глазах, граф Алан Сноудон понял, что перед ним не совсем здоровый человек. Не совсем здоровый психически.

Ее Высочество сидела на кровати, с пальцев на ковер падали тяжелые, алые капли.

– Что здесь происходит… – спросил граф.

– Что происходит?! – Амир перешел на английский, видимо, для того, чтобы не понимала Ее Высочество. – Происходит то, что я пригрел змею на груди! Вот ее!

– О чем вы?

– Вот об этом, мистер. Вот об этом.

Нахмурившись, граф достал из кармана платок, платком поднял небольшой диктофон, размером со спичечный коробок. Отличная штука, пишет на стандартную карточку для фотоаппаратов, ридеров-читалок, размером с ноготь большого пальца, но вмещающая до тридцати двух гигабайт информации. Еще десять лет назад такое было доступно только спецслужбам. Но сейчас это можно купить в хорошем магазине электронных товаров, даже не специализирующемся на приборах для слежки. На обратной стороне прибора он заметил какие-то белые следы… поднеся к глазам, понял, что это клей или даже жвачка. Кто-то неумело пытался прикрепить прибор к чему-то.

– Оттуда это у вас?

– Это нашли в воздуховоде. В системе вентиляции. Эта тварь шпионила за мной! Проститутка неблагодарная!

– Сударыня, это правда? – спросил по-русски граф Сноудон.

Женщина посмотрела на него… он впервые видел ее без паранджи. Потом перевела взгляд на мужа и что-то сказала на незнакомом графу языке. Что-то такое, отчего он едва не завизжал от ярости…

– С…а! Тварь! – В бешенстве амир перешел на русский язык, все богатство которого он мог постичь в гвардейской кавалерии. – Тварь, подстилка!

В ярости он схватил женщину за волосы и ударил ее головой об стену. Ее Высочество упала на пол, эмир принялся топтать его ногами, ничуть не стесняясь присутствия постороннего человека. И совершил самую большую в своей жизни ошибку. В восемнадцать лет британский дворянин граф Алан Сноудон забил до смерти сутенера в Париже за то, что тот обижал женщин и издевался над ними…

Поймав руку эмира, граф рванул его на себя, да так, что эмир едва удержался на ногах.

– Прекратите! – сказал он по-английски. – У нас большие неприятности.

Но амиру явно было не до неприятностей. Он ударил графа, высвободившись, отшагнул назад и выхватил пистолет.

– Что вы делаете?! – возмутился граф.

– Вы с ней заодно… – почти утвердительно сказал эмир. В глазах его не было ничего человеческого, только густое, как нефть, безумие…

– О чем вы говорите! Придите в себя. Мой напарник мертв. Капитан Кейн мертв! Я только что видел князя Воронцова, он в городе.

– Воронцова?!

Эмир внезапно перевел ствол пистолета на свою жену.

– Это ты виновата!

Прогремел выстрел. Секунды хватило, чтобы граф выхватил свой пистолет и направил его на эмира.

– Бросьте пистолет!

– Ты с ней заодно. Ты с ней заодно… – Эмир явно повредился умом.

– Бросьте пистолет! Немедленно!

Эмир шатнулся в сторону двери, одновременно наводя пистолет на графа. Но с лейтенантом двадцать второго полка САС в умении быстро стрелять ему не тягаться. Граф дважды нажал на спуск – и Наследник Бухарского трона рухнул навзничь на дорогой ковер с двумя пулями – в плече и в груди…

И только тут лейтенант понял, что он сделал.

Он убил одну из ключевых фигур планировавшегося в Петербурге переворота. Сам убил, своими собственными руками…

Впервые в жизни ему было так плохо. Если бы сейчас в комнату ворвалась полиция или слуги, он бы позволил им себя убить. Наверное.

Вспомнился Кейн. Каин… мало какое имя подходило меньше этому молчаливому и надежному человеку. Он никогда и никого не предавал. Всегда выполнял то, что должен был. Держал слово. Но теперь он, граф Алан Сноудон, жив, а капитан Эдвард Кейн мертв…

И в чем справедливость?

Граф машинально подошел к эмиру, проверил пульс – пульса не было. Готов. Теперь к женщине. Она была еще жива, но дышала неровно… ранение в область грудной клетки, тяжелое. Граф перенес ее на кровать, начал машинально делать все, что положено делать при огнестрельном ранении. С ужасом заметил, что у нее с руки кто-то срезал полоски кожи ниже локтя, одну за другой. Если бы он не занялся чем-то сейчас, чем-то, что нужно этому миру, что принесет в этот мир хоть немного добра, он, наверное, сошел бы с ума в этом помещении с приглушенным светом и двумя трупами…

Он одернул себя. Женщина была еще жива, и он мог что-то для нее сделать.

Ножом он вырезал большой кусок бархата, сложил – не пленка или водопроводный пластырь, какие нужно использовать, но пойдет. Взял нож, начал нарезать бинты…

Перед глазами с хрустом проматывалась, плыла пленка воспоминаний. Вот они на афганской дороге, и Кейн говорит: я не предам тебя, но мне чертовски надоело это все делать. Вот они здесь… он как чувствовал. Наверное, он даже рад тому, что погибнет на той земле, на которой он и родился, – в России. Он был «не тем» человеком для разведки, ему не надо было этим заниматься…

Не надо…

Когда он надавил, чтобы плотная ткань сильнее прижалась к ране, и начал обматывать тампон самодельным бинтом, женщина открыла глаза.