Сергей Клочков - Новая Зона. В рай без очереди

Остановиться. Закрыть глаза и сосредоточиться на дыхании, как бы ни сопротивлялся рассудок этому абсурдному с точки зрения здравого смысла поступку. Стоять с закрытыми глазами, пока вокруг такое… Но шепот вдруг стих, и совершенно особенная, острая паника, неизбежно накатывающая в таких местах, быстро отступила. Дышать, внимательно слушая звуки воздуха в носоглотке, не смотреть, пока не исчезнет ощущение призраков за спиной, и вот снова все тихо. Теперь идти нужно медленно, периодически зажмуриваясь и слушая дыхание. Глючит в таких местах почему-то только тогда, когда открыты глаза. Поэтому посмотрел, куда шагать, прищурился, два-три шага, снова взглянул, и опять на ощупь вперед… Это Коля Грач нашел, кстати. До него в Крылатском никто Шепчущий Лес не проходил, а те, кто пытался, или не возвращались, или выползали через день с круглыми, как пятаки, глазами и непоправимо съехавшей крышей. Новую болячку даже открыли наши отечественные мозгоправы – «злокачественный экзогенный онейроидный синдром». Ну, как открыли – назвали и в меру возможностей современной психиатрии не изучили даже, а так, посмотрели. Толку-то… Лекарство от этой заразы одно и только профилактическое – в Зону не ходить. А чтобы человеку хоть как-то помочь, если уже он таким вышел, это уже нет. Видел я бродягу одного, Касьяныча. Крепкий был мужик, что твой медведь, ничего не боялся по жизни, добродушный такой силач с голым, как коленка, черепом и синими глазками-щелочками. Касьяныч, спортсмен бывший, борец, весь север Москвы до сантиметра излазивший, и вдруг пропал. Через неделю нашли военные – говорят, на границе в лесочке лежал, в небо пялился. Оформили его сначала в изолятор – при нем, видишь ли, какие-то штуковины нашлись из Зоны, – а потом в психиатрию. Никого не узнает, не говорит, да что там, вообще ни на что не реагирует, в стену только смотрит и все время тихонько так хнычет с сухими глазами. Видел я его глаза – и нехорошо мне сделалось от его взгляда. Помариновали его в больнице месяца три, убедились, что не буйный, да и сдали на руки матери-старухе. Онейроидный синдром, мать его. Злокачественный. Лихо, сталкер один, рассказывал, что был один врач, особенный доктор в той Зоне, кто мог бы сталкера вытащить, и был тот врач не чета нынешним светилам медицины, что ни с одной зонной болячкой справиться не могут. И что его, Лихо, в Москве покорежило как надо, и с головой теперь беда – как от Зоны подальше, то, мол, порядок, но стоит к ней подойти хотя бы на сто метров – натурально истерика до припадков начинается. Не прошел для бывалого бродяги даром тот лесок в Крылатском, хорошо только, что легко отделался.

Покосившись на листки примитивной карты, по которым уже должен был покинуть очаг, я снова услышал в ушах свистящий шепот. Впереди, насколько хватило мне пятисекундного обзора, на дороге развалились несколько аномалий. Точно они – асфальт почернел и вмялся широкой пологой лункой, а над ним воздух на слои разбегается, играет миражами. А слева и справа – лениво так, медленно летают травинки, камешки и целые галактики мелкой пыли, красиво, в сущности, этакая три-дэ вселенная в воздухе. Полюбоваться ближе этой самой красотой мне, правда, совсем не хочется и уж тем более в нее влезть. Поэтому вслепую ходить уже нельзя никак. Была, не была.

Я широко открыл глаза и вздохнул. Шепчет, екарный ты бабай. Хорошо слышно, но минута, две, три только настырный шепот в уши, но ничего не мерещится, в спину никто не «смотрит». Прошел, значит. Уф… Теперь изучать проход между аномалиями – черт бы их подрал, целое «гнездышко» на дороге образовалось, и слева по обочине тоже воздух не такой, каким должен быть, – мутноват он, словно через грязное стекло смотрю. Нет, братцы бандиты, машина тут точно не проедет. Сдается мне, затея таки провальная. И… у-ух. До чего же много во мне едкой, ядовитой злобы сейчас не на Паню даже, а на слизня этого, «главбухтера» чертова. Идиот, жадный тупица, олух несчастный. Если бы не условия «контракта», от которого мне по понятным причинам не удалось отказаться, ни за какие деньги в этот район я бы не полез.

Набрав горсть мелких камешков, уселся по-турецки прямо на пыльную дорогу. Слева от дороги пять бросков. Подхватило мои камешки, вон летают медленно и обманчиво мягко. Это потому что маленькие они, ага. Что-нибудь крупное или вышвырнет на сверхзвуке, или в куски порвет – нельзя в такие очаги кидать что-то тяжелее пяти граммов и уж точно не стоит проверять границы гайками. Так… справа. Три крошки гравия чересчур медленно спланировали на траву, две упали как надо. Еще на два метра в сторону – вроде порядок, есть проход, ну, вроде как есть. «Если бы гайки по Зоне водили, я б детектор не покупал», ага. Занеся руку для очередного броска, я замер.

Из сухой травы торчали рубчатые подошвы и края плоских, уже выцветших камуфляжных штанин. В сером холмике в кустах можно было узнать тощий рюкзак, и я уже видел куртку и прислоненный к дереву, уже серьезно порченный ржавчиной карабин СКС. Вот он, Скачок. Ну или Череп, теперь поди разбери, кто там лежит. По спине, как и всегда в таких случаях, пробежали холодные мурашки, я вздохнул и, проверив путь, подошел к останкам.

Совсем, видимо, молод был сталкер или просто невысок и щупл от природы. Ботинки, хорошие, кстати, ботинки с высоким берцем, на вид были не больше тридцать восьмого размера, да и куртка скорее на подростка. Вот же сволочи, у них и вчерашнего школьника не заржавеет в Зону погнать. Ну, так и есть – Скачок же кликуха была у парня. Прости, брат. Задание у меня такое, не по своей воле мне тебя обобрать придется. В жестких карманах покоробившейся куртки нашелся маленький фотоаппарат-«мыльница», очень неплохой при жизни, но, конечно, уже безнадежно испорченный непогодой. В нагрудных – немного денег, три или четыре сотенные купюры, которые я тут же положил обратно. Детектор на поясе – хлам, честно говоря. Явно тут и не пахло восемью тысячами американских рублей. Снял, пощелкал клавишей питания. Детектор ненадолго ожил, издал короткий переливчатый писк и вырубился. Значит, питание на обычном аккумуляторе, аноба в микросхемах нет. Осторожно расстегнув молнию, проверил внутренние карманы, в которых ничего не нашлось. В набедренном внезапно обнаружилась «лопата» ПМК. Вот он, зараза, тот самый революционный компьютер, гордость нашей отечественной электроники, которая на открытиях из Зоны поднялась и бодренько сначала догнала, а потом и за спиной оставила иностранцев с их смартфонами да коммуникаторами. Лежал ведь и под дождем, и под пыльным ветром, может, и подморозило его, а вот поди ж ты – и царапин нет на гладком черном экране, и включился достаточно бодро, после первого же мазка пальцем по особому, аномально обработанному стеклу. Ботаник рассказывал, что этот самый ПМК разве что пулей разбить можно, а так хоть роняй, хоть об стенку кидай – свойства новых материалов позволяют. Дорогая вещь, очень дорогая – первые партии специально для научников той еще Зоны собрали, не забыв, естественно, иностранцам похвастаться. Ботаник – так тот прямо мечтал о своем, личном ПМК, и для себя я давно решил, что как только свободных сто шестьдесят тысяч в кармане появятся, сделаю я ему подарок на день рождения обязательно. В лежащей рядом полузанесенной песком и грязью сумке обнаружились два малых, один средний и один большой контейнеры для «аномальных образований невыясненной природы групп 2–9». В принципе стоит прихватить. Толк от них, конечно, невеликий, почти не задерживает просвинцованный углепластик различную гадость из до сих пор непонятных науке излучений. Но как-то, знаете, спокойнее, когда так называемый по старой привычке артефакт не просто в рюкзаке болтается, а в специальном защитном контейнере лежит. Все институтские контейнеры были, как и ожидалось, пусты, и я, кое-как обтерев их от пыли, упаковал в свой рюкзак.