Жанна Пояркова - Фрагментация памяти

– Делирийцы могли бы использовать животных, например.

– Ты видел где-нибудь в этом городе животных? – Хирург насмешливо оперся кулаком о блестящий стол. – А вот людей всегда полно .

«С людьми делают то же самое, что с крысами, – вторила ему Алиса Терезия. – Целые кварталы, населенные добровольно модифицировавшими себя мутантами, не способными размножаться, дискредитируют человеческую расу. Стремление к искусственному улучшению жизни привело к тому, что на Земле практически не осталось человека, не несущего в себе замедленную бомбу химического изменения генов». Меня тошнило и от бункера, и от Алисы.

– Когда очнется Гарри?

Сатори стащил простыню, словно с памятника на открытии. С левой подмышки и до правого бедра Гарри тянулась размашисто вырезанная надпись «Иуда». Воспаленные края ран были подхвачены нитью и грубо притянуты друг к другу, отчего торс казался непропорциональным. Будь стежки хотя бы чуть более строгими, Сатори можно было бы обвинить в мелочности, но он, похоже, просто развлекся. Рук у священника больше не было.

Меня прошиб пот. Там, где должна была лежать ладонь, расслабленные пальцы, не осталось ничего, кроме тряпки. Я молча пялился на разрезы, сделанные ультратонким лезвием машины, на обрывки вен, искусно залепленные прозрачной массой биоклея, на срез кости. Гарри тихо дышал, израненная кожа у швов слегка расходилась в стороны при каждом вздохе. Сбоку, в тазике, виднелись скорченные пальцы плавающей в растворе кисти, на одном из них было надето черное кольцо священника Церкви СК.

Моя куртка лежала сбоку, в ней же остался пистолет и нож, поэтому я схватил первый попавшийся острый инструмент из лежавших в металлической посудине. Охотники напряглись, достали пушки. Бородач целил мне прямо в голову. Теперь, когда я не видел Гарри, я мог реально оценить свои шансы.

Никаких.

– Я только начал. Так что для тебя наступило время свалить, Грайнд. Понимаешь, на Бойню никто просто так не заходит, – говорил мистер таксидермист. – Это разделочный стол – место, куда нельзя просто постучаться и получить то, что ты хочешь. Слишком уж это просто было бы, а? – Он ухмыльнулся, плюнул на палец и затушил только что начатую сигарету.

Внезапно я вспомнил, что такое «сатори». Это не имя. Этим словом японцы, которые крутились в «Хайвэе», называли озарение, находившее на них и окрашивавшее обычные дела в мистические тона. Хирург приглядывал за мной, подначивал взглядом из-под куцых ресниц.

– Отпусти Гарри. Я заплачу за него.

– Проваливай.

Мое слово против его слова. Выеденное медроботом тело просило только одного – немедленно развернуться, поднять ворох одежды, подняться по лестнице, пересечь коридор и выйти прочь, прижимаясь спиной к стенам портовых складов. Дела Гарри меня не касались. Он сам сделал выбор, мог бы не возвращаться, получил по заслугам…

– Нет.

Ухмылка Сатори стянулась в точку.

– Нет так нет. Деньги можешь не предлагать – мы вычистили счет, пока ты валялся на столе.

Безотказные биомеханические мышцы боевиков швырнули плохо повинующееся тело в угол – я даже не успел воспользоваться зажатым в кулак штырем. Хирург выбирал насадки для манипуляторов медробота, потом достал ящик и начал в нем рыться; находившиеся внутри предметы лязгали, сталкиваясь. Холодное звяканье встречающихся с твердыми стенками ящика зубцов.

– Зря ты за него впрягаешься, – сказал бородач. – Гарри не из таких парней.

Охотники связали меня и мгновенно потеряли интерес. Операция их тоже не интересовала – все привыкли к работе Сатори, только мутанты завозились, подползли поближе.

– У нас с Гарри личные счеты. Деньги – это ведь не главное.

Сатори взглянул на часы – террорист, сосредоточенно ждущий последней цифры на электронном табло. Священник пошевелился, приходя в себя: оперся на локоть, задел неровную, неуклюжую пленку биоклея, отдернул руку, потом разлепил распухшие веки и просипел что-то. На щеках и лбу выступили обычно скрытые под кожей сосуды. Гарри попытался привстать, взвыл, приложившись срезом к столу, увидел обрубки. Его перекосило, он поднялся на локтях, глядя на срезы, кожа на перекроенном животе сложилась, швы слегка разошлись, и священник упал обратно. Сатори склонился над ним так низко, что казалось, будто он запустит пальцы в изорванную грудь, раздвинет ребра и нырнет, исчезнув во вспоротом теле. Он почти касался губами подбородка Гарри.

– Я собираюсь кое-что изменить в твоей конструкции, чувак, – объяснил он растянутому, словно шкура для просушки, священнику. – После этого каждый раз, когда понадобишься, будешь под рукой.

– Пошел ты.

– Может быть, позже, – хмыкнул хирург.

Я брыкался и пытался крушить все, до чего получалось дотянуться, но это было бесполезно. У охотников гигантский опыт по подавлению сопротивления жертвы, поэтому первая же инъекция из рук механизированной девицы мгновенно меня успокоила. Все, что происходило дальше, я предпочитаю не вспоминать. Ни орудующего двумя руками Сатори, растягивающего, кромсающего, перекраивающего тело Гарри, ни болтающийся между стальными стержнями медробота хребет, ни его крики, а затем апатичную безжизненность, ни биомеханику, вставляемую под такую тонкую и беззащитную кожу, ни сокращающиеся пальцы имплантов, ни то, как я в полубреду, насквозь пропахший человеческим мясом, вез залитого пленкой биоклея, нафаршированного нанодерьмом и исколотого стимуляторами Гарри по заполненным испарениями улицам портового района. Он был похож на труп уродливого инопланетника, обтянутый полиэтиленом и нашпигованный осколками и проводами. Тележка скрипела и пружинила на неровной дороге, а мокрый пистолет выпадал из скользких пальцев.

«Вы ведь хотели серьезную игру, правда?»

Огромная ванна, в которой я лежал и слушал падение капель воды, была черной. Толстые железные края упирались в подмышки, пальцы лежали на выложенном квадратами полу. Темно-желтая лампочка придавала телу странный насыщенный оттенок. Я смотрел на бледный живот и пытался совладать с дурнотой, которая не отпускала с тех пор, как бородач сделал нам инъекции. Она дрейфовала от легкой паранойи до клаустрофобии. Он честно предупредил, что тошнота так и не пройдет, потому что «пыль» проникает в тело, его машины ее нейтрализуют, и это продолжается день за днем. Мужик тут же вручил таблетки, которые должны были убрать слабость и муторное чувство легкого наркотического похмелья, и с тех пор каждое утро начиналось с пригоршни химии. Я так и не понял, что делает «пыль», а они не объяснили, и это усиливало напряжение.

Стояла тишина, непривычная для шумных и грязных мотелей Тиа-Сити, но это был не самый худший номер – без инфоэкранов, без обязательной рекламы, периодически врывающихся трансвеститов, крупных девок и продавцов паленого ллира. В основном тут жили инопланетники, для которых были оборудованы специальные номера, и туристы с Марса и Венеры. Сначала мы не знали, что делать с огромной площадью, занятой ненужными вещами, но после недели жизни номер превратился в свинарник. Пора было съезжать.