Роман Глушков - В когтях багряного зверя

– А что, разве госпожа Зигельмейер в свободное от любовных интрижек время еще и акушеркой подрабатывала? – недоверчиво осведомилась Долорес.

– Нет, конечно. Но кое-какие навыки у нее, я надеюсь, еще остались. Когда-то в молодости, еще до того, как выбиться в свет и стать знаменитой куртизанкой, она много где успела поработать. В том числе и медсестрой. Так что, если нам повезет освободить Владычицу, рожать ей наверняка придется на «Гольфстриме». И я думаю, вы не против, если роды будет принимать не профан, вроде кого-то из нас, а сведущий в этом деле человек.

– Правильно толкуешь, загрызи тебя пес, – похвалил мою идею Убби. – Без лекарши нам точно не обойтись. Эти костоправы, которые сейчас за королевой Юга присматривают, разбегутся, едва поднимется шум. И где нам их на той огромной лодке потом ловить?

– А с чего ты взял, Mio Sol, что твоя бригадирша бросит свое сытое тепленькое местечко и сунется в нашу грязную авантюру? – продолжала ворчать Малабонита.

– Она согласится, – заверил я ее. – Почему Патриция подалась к септианам, которых раньше люто ненавидела? Да от банальной безысходности. Столпы рухнули, мир изменился, все в панике… И лишь один Нуньес четко знает, что нужно делать. Вот Патриция и примкнула к тому, за кем сила и уверенность в завтрашнем дне.

– Ха! – всплеснула руками Моя Радость. – Хочешь сказать, что в тебе гораздо больше силы и уверенности, чем в Нуньесе?

– Во мне – разум и трезвый расчет, а в них Патриция Зигельмейер верит намного сильнее, чем в септианские сказки. Прежде я ни разу не подводил ее. И если она узнает, что Еремей Проныра Третий решил сбежать от Нового потопа на вершину Великого Плато, она сразу переметнется от сказочников к прагматикам, пусть даже мы и не до конца уверены, что нам повезет. Но лучше такая практичная неуверенность, как наша, чем слепая и всепоглощающая уверенность Нуньеса. На чем она у него основана? Он видел всего-навсего отголоски наводнения и понятия не имеет, на что способна настоящая «большая вода».

– Ладно, не будем спорить, а пойдем с утра и проверим, прав ты или нет, – пожала плечами Малабонита.

– Извини, но к Патриции я отправлюсь один, – возразил я. И, прежде чем мне был заявлен протест, поспешил объясниться: – А тебе поручается другая, более срочная и ответственная работа. И займешься ты ею не с утра, а прямо сейчас.

– Загрызи меня пес! – заерзал в нетерпении Сандаварг. – Кажется, в башке у Проныры наконец-то созрели дельные мысли!

– Возможно, дельные, возможно, нет, – уклончиво ответил я. – Скоро станет ясно. Спасти Владычицу прямо с эшафота, как это получилось с де Бодье, у нас не выйдет. Придется вытаскивать ее отсюда до казни, поэтому надо начинать действовать немедленно. Возвращайся к Сенатору, Моя Радость. Встретитесь вы завтра с Ласло Габором или нет, неизвестно, но послезавтра на рассвете «Гольфстрим» должен подобрать нас с Убби у южного въезда на стройплощадку Ковчега. Однако, если вам все же повезет объединиться с «Торментором», слушай и запоминай, что вам и Габору предстоит сделать…

…Храмовый колокол ударил спозаранку – как раз, когда строители Ковчега выходили на работу после утренней молитвы. Звон был неторопливым и протяжным. Таким звоном в столице обычно предваряли объявление важных и хороших новостей. Сегодня Нуньес также призывал паству выслушать его обращение и разнести его по округе, чтобы оно дошло до всех без исключения единоверцев.

Памятуя о том, что клирики будут высматривать в толпе тех, у кого весть о грядущей казни Владычицы вызовет недовольство, я решил не рисковать и не пошел к храмовому кораблю. Вместо этого, прихватив сумку с инструментами, я направился туда, где рассчитывал отыскать сестру Патрицию.

Судно «Святой Игнатий», на котором трудилась ее бригада, мне указали строительницы, спешившие к «Ною» на зов колокола. Сама госпожа Зигельмейер вряд ли пошла бы толкаться среди ангелопоклонников только ради того, чтобы послушать последние новости. Тот факт, что она приняла веру и покровительство церкви, говорил лишь об одном: в Аркис-Грандбоуле, как и во всем мире, настали тяжелые времена. Но какими бы тяжелыми они ни были, я отказывался поверить в то, что знаменитая распутница и интриганка обратилась своими помыслами к Септету Ангелов. Уж кто-кто, а я ее прекрасно знал. Да скорее сам Септет сойдет однажды на землю и ударится в разврат, чем Патриция чистосердечно раскается и признает себя грешницей…

Я узнал ее гораздо раньше, чем она меня. «Ной» находился неподалеку отсюда, и, похоже, почти вся бригада Патриции отправилась сейчас к храму. Сама же она стояла на носовой палубе «Святого Игнатия», опершись на бортик, и внимательно прислушивалась к звукам, что долетали сюда со стороны сборища.

Я привлек ее внимание лишь тогда, когда ступил на сходни и стал подниматься на корабль.

– Доброе утро, брат! – без особой радости поприветствовала меня госпожа Зигельмейер. И, покосившись на мою инструментальную сумку, осведомилась: – Чего тебе угодно? Ты случайно не ошибся адресом? У нас все в порядке, мы не вызывали ремонтника.

Взойдя на палубу, я отметил про себя, что раз даже бывшая жена меня не узнает, значит, мои отросшие борода и патлы действительно служат хорошей маскировкой. Продолжая помалкивать, я приближался к Патриции и следил за тем, как меняется ее лицо. Раздражение, что возникло на нем при виде молчаливого гостя, вскоре сменилось недоумением. А оно, в свою очередь, переросло в такое испуганное удивление, что бригадирша даже попятилась. Это произошло, когда нас разделяло уже несколько шагов и она наконец-то меня опознала. Что обрадовало ее не больше, чем если бы она узрела перед собой призрака.

– Ты?! – произнесла госпожа Зигельмейер вмиг севшим голосом и схватилась за бортик, дабы не упасть на подкосившихся от волнения ногах. – Сам проклятый Проныра! Здесь! Живой!

– Да, как видишь, я в добром уме и здравии. Спасибо, что спросила, – отозвался я, опустив сумку на палубу и прислоняясь к бортику рядом с Патрицией. – Только умоляю: давай обойдемся без поцелуев и объятий, а то, боюсь, твои подруги нас не поймут.

И я указал кивком на двух ангелопоклонниц, что тоже решили не ходить к храму и размешивали краску в корыте на кормовой палубе.

– Пропади ты пропадом! – все никак не могла успокоиться Патриция. – Да разве мыслимо вот так запросто являться к бывшей жене после того, как она тебя, можно сказать, похоронила!

– Я тоже грешным делом успел тебя похоронить после того, как побывал на руинах твоего дома, – отшутился я, – так что, будем считать, мы квиты. Поэтому – с днем рожденья нас обоих!

– Позубоскаль еще у меня, мерзавец! Смотри, выкрашу твою наглую рожу краской так, что вовек не отмоешься! – Бригадирша незаметно для своих работниц погрозила мне кулаком. Руки у нее были уже не такие холеные, как раньше, но грязи и пятен краски я на них не обнаружил. Лицо строительницы-отделочницы тоже выглядело довольно ухоженным и чистым – не таким, как чумазые лица ее сестер. Лишь на одежде Патриции были видны следы ее принадлежности к рабочему братству, да и то чисто символические.