Дмитрий Володихин - Тихое вторжение

Но мне все кажется, что лезем мы навстречу крупным неприятностям.

Впереди, вместе со мной, – Степан и Тощий. Сзади – Толстый и Терех. Между нами, как драгоценная жемчужина между створками раковины, – пыхтит, обливаясь потом, первая научная единица.

Замечаю на детекторе движение. За поворотом, в пятнадцати метрах. И Терех тут же говорит:

– Тим, есть движение!

Поднимаю руку, показываю – понял.

Одиночная метка. Человек? Мутант? Одичавший кот? Крыса? Безопаснее всего – бросить гранату. Но есть риск угробить ни в чем не повинного сталкера. Или во всем виноватого мародера… коего нас никто не назначал казнить. Или научника, оставшегося от всей группы, которая доблестно легла в туннеле.

Никакие оригинальные маневры не приходят мне в голову. Посылать кого-то в разведку – риск. Если что-то не так, без разведчика-то мы и останемся. Световых гранат – пугнуть – у нас нет. Сдается мне, лучше вывалить всей кучей. По справочнику Малинина-Буренина пять с половиной стволов а) всегда сильнее, чем один; б) позволяют уложить любого мутанта и даже бродячего кота.

Знаками показываю группе собраться вокруг меня. Объясняю: ссыпаемся вместе, если скажу: «Огонь!» – значит, стрелять, если не скажу – значит, не стрелять.

Выбегаем вниз двумя тройками.

Пятеро держат автоматы наперевес.

Шестая лихорадочно выуживает пистолет из кармана.

Перед нами диво дивное… Два ряда раздолбанных стеклянных киосков. Журналы и газеты вывалены на асфальт и до того изгвазданы, будто лютые враги отечественной журналистики сплясали на поверженной прессе ритуальный танец. А на середине подземного коридора – обнаженная женщина. Рослая, длинноногая, с гиревидными грудями, она стоит на четвереньках перед телом собаки. Проделывает с ним какие-то манипуляции, не особенно обращая внимание на шум сбоку. Надо же какая… завлекательная… а роста какого! Если поднимется… если поднимется… ёмана!

Осознав, что в прелестнице аж метра под три росту и человеком она быть по определению не может, я жму на спусковой крючок. Но слева меня толкает под руку Тощий с воплем: «Гля, баба голая!» – а сзади хватает за локоть Нина со словами укоризны: «Она ведь собачку ест!» Угробки, мать! Длинная очередь уходит выше цели, автоматные пули с визгом рикошетят, впиваясь в руины ларьков.

Великанша поворачивает к нам лицо. Вся нижняя часть его вымазана кровью. Голышка открывает рот очень широко… неестественно широко… жутко широко… Я опять жму на спуск, но без толку – магазин пуст! И тогда ору:

– Огонь! Огонь Ого-о-онь!

А у девочки-переростка изо рта… из пасти вылезает мясистая трубка, и… в ноздри мне, в рот, в глаза лезет зловоние… я задыхаюсь… никак не могу выдохнуть… мышцы сводит… да как же это… слышу, как лупит чей-то Калашник… визжит свинец… Сознание волнами уходит от меня.

Бог есть. И он такой же Бог для Зоны, как и для везде.

И, видно, милостиво держал Он руку надо мной, самоуверенным идиотом.

Потому что меня откачали. Я очнулся на холодном асфальте от чувства страшной тяжести. Будто неизвестные доброжелатели решили опробовать на моей груди пресс для изготовления монет. Я перхнул, хрюкнул, и задышал. Парни, как здорово, когда ты просто можешь дышать! Вы себе не представляете.

На мне сидела Нина, немилосердно вдавливавшая ладони мне в ребра и примеривавшаяся сделать искусственное дыхание. Вот скажите, что правдоподобнее: я вконец ошалел от газовой атаки или у нее в глазах стоял легкий огонек вожделения?

Покраснела. Застыла. Вскочила. О-о-о! Ка-ак же мне полегчало!

В голове моей несчастной били колокола, мозг лез на прогулку через уши, глаза чесались, во рту стоял аромат едкой химии. Мышцы болели. Кажется, меня скручивало судорогой, но уже после того, как я потерял сознание.

Хватит валяться. Поднялся.

Тощий, сидя корточках, блевал у одной стены. Терех тряс башкой у другой. Рядом валялся Степан, и Толстый совал ему под нос какой-то пузырек с пахучей дрянью, но после того, чем нас траванули, никакой нашатырь не возымел бы действия.

– Надави… – скриплю едва слышно, – пальцами над верхней губой…

Услышал.

Слава богу, Степан застонал. Стало быть, в себя приходит.

Пять с половиной стволов! Дубина-то. О чем я вообще думал? Хорошо, ребята, очень полезно для дела, что Зона макнула меня рожей в навоз. Как дома себя почуял? Опытным себя ощутил? Может, еще диванчик тебе под задницу и внучаток горсть – поучать, как правильно себя вести? Получай! Отгреб? Благодари, что жив.

Дом здесь – для кого угодно, но только не для людей.

– Кто стрелял?

Толстый откликнулся:

– Я и вон старшой еще малость.

– Молодцы, мужики. Я вам должен.

Он пробурчал в ответ нечто невнятное. При желании можно было расшифровать и как «угу», и как «ни буя», и как «экхм».

Теперь надо посмотреть, что там с нашей девицей-красавицей.

Лежит. Не шелохнется. Дыр пятнадцать в ней проделано. Очень крупная принцесса – и впрямь под три метра. Изо рта у нее вывалился ком синеватых мышц и перепонок, дрянь-то какая! И голова странной формы – приплюснутая, наподобие тыквы. Как только сразу-то я не обратил внимания? А впрочем, на другое я обращал внимание.

И даже сейчас, когда странное тело странного создания обезображено, когда вокруг него – лужа крови, когда мне очень хорошо видно, сколь сильно отличается его анатомия от привычных человеческих форм, взгляд мой, тупой мужской взгляд, все равно оглаживает груди и бедра чудовища. О, какие! О, какое! Мутация изменила природу обычной женщины, сделала из нее титанического хищника, но то, что еще осталось в ней человеческого, имеет власть над моими инстинктами. Словно надо мною кто-то глумится, используя для подлой шутки ни в чем не повинную молодую красавицу.

– Терех, Нина! Если мутант подобного типа не зарегистрирован, зарегистрируйте под названием «красавка». И… давайте, делайте свою работу, у вас пять минут.

Терех, белый, как разметка на шоссе, поплелся к трупу. Нина подскочила к нему, спросила: «Можно?» – и взяла под локоть. Ни дать ни взять барышня на вечернем гулянии.

Я глянул на детектор. Сменил магазин. Передернул затвор. Дал пинка Тощему по заднице.

– Вставай! Воды выпей из фляжки.

Толстый помог подняться Степану. Ему, кажется, досталось больше всех. Но он молодец, держался, автомат сразу подобрал.

– Можешь двигаться?

– Боеготов. Чуток раздышусь, и аллес гут.

– Три минуты.

За спиной у меня раздался вопль. В романах Майн Рида, фаворита детства моего, в каждой главе хотя бы разок фраза: «Из кустов раздался нечеловеческий крик!» Ну, или «с соседнего плота», «из пещеры», «из гущи мангровых зарослей»… Только там от этих криков у присутствующих кровь леденела в жилах. А у меня ничего не заледенело. В Зоне, когда человек кричит протяжно, когда он орет не переставая, это значит, что угроза не столь уж велика. Иначе он давно захлебнулся бы своей кровью и заткнулся.