Дмитрий Володихин - Тихое вторжение

– Как же вы можете!

Одна пуля глухо гакнула по бетону, другая оглушительно вякнула по стали – так, что слух у меня выключился в момент. Но зрение работало в штанном режиме. А потому я прекрасно увидел, как заваливается Степан.

– Дура! – заорал я, уже ничем не сдерживая себя, – какая же ты дура!

И сбросил Нину с себя, сделав нечто наподобие броска в вольной борьбе.

С Тощим – всё. На бешеном порыве добежал до голубого островка, вляпавшись во все прозрачные «капли», какие встретились ему по дороге. Можно не смотреть. Вернее, можно посмотреть и потом, финал ясен.

Я подобрался к Степану. Он лежал на боку, громко охая.

– Всем! Включить фонари. Толстый, врубай «котел света».

Мать твою за ногу, как херово…

– Куда ранен? Можешь говорить?

Старшой вытащил разбитый пистолет Стечкина.

– Повезло мне…

– Откуда, мать твою, повезло, если вся рука в крови?

– Да? А я не чувствую.

Задрали камуфляж, прочие шмотки… Крови – море. Терех подобрался поближе и сказал:

– Я в первой помощи кое-что соображаю. Врач все же по первому образованию. Сейчас будет больно, терпите, а потом посмотрим…

В это время Нина отчаянно надрывалась, призывая Тощего вернуться назад. Ну, значит, он пока двигаться может.

Я хотел отвернуться и заняться Степаном, но потом сообразил, что делаю вторую ошибку, дурее первой. Она ведь сейчас бросится вытаскивать Тощего. И точно, вот уже бредет к нему потихонечку. «Я вам сейчас помогу!»

Куд-да тебя бесы-то понесли!

Подскочил к Нине, рванул за руку на себя:

– Стоять!

Она пытается вырвать руку:

– Он же там погибает, что же вы делаете?! Вы его и так чуть не убили!

– Да это ты его убила.

По ее разумению, это, наверное, прозвучало как высшая несправедливость. Она ж не соображает, что кретина удалось бы вытащить с ранением ноги, пока он не добежал до «студня», и он бы выл и матерился, но сохранил бы шанс выкарабкаться. А сейчас его вытаскивать бесполезно. И, по большому счету, она права. Несправедливо обвинять ее. Я ошибся, я его убил. А еще больше ошибся эмвэдэшный кадровик, разрешив тупорылому угробку идти с нормальными людьми в Зону. Но мне сейчас главное не разбор полетов устроить. Мне главное, чтобы наша первая научная единица встала, как вкопанная. Она от моей заявы и встала, как вкопанная. Тогда я отвесил ей такую крепкую затрещину, на какую только способен. А потом вторую.

Нина зашаталась. Неужто сознание теряет? Не должна. Просто в башке звенит и ухо отключилось. Я зашел ей за спину, ухватил поперек живота и принялся толкать в сторону группы. Она не сопротивлялась.

Впереди стонал Старшой. За спиной у меня верещал Тощий: «Помогите! Да помогите же! Мне… чуть-чуть… доползти до вас…» Теперь Толстый шел к нему.

– Стоять на месте, Толстый!

Он послушался. Вот ведь образцовый подчиненный!

– Помоги мне ее дотащить.

– А этот как же?

– Безнадежно. И… зачумленный он теперь.

Как иначе объяснить? Само тело и снаряга Тощего ничем не заразились. Но мазки «студня» вокруг него, на одежде, на сапогах – качественная, надежная смерть.

Толстый принялся помогать. Как только мы доволокли Нину до остальных, я велел ему:

– Смотри за ней в оба. Не отпускай, пока я не разрешу.

За нами нарастал утробный вой. Эхо его разлеталось в обе стороны туннеля…

Терех обрабатывал рану. Поднял лицо и сообщил мне:

– Ему и впрямь здорово повезло. Это не рана от пули, это длинная глубокая царапина, которую проделал осколок пистолета в мякоти живота. Металла в царапине нет, и внутрь он тоже не прошел. Похоже, вспахал плоть, а затем улетел, порвав камуфляж. Царапину я почистил, кровотечение сейчас остановлю, первичную обработку сделаю, подлатаю… Другое хуже: упал неудачно.

– На рельс пришел… – пояснил Степан.

– Перелом? – осведомился я.

– Перелома ребра, кажется, нет. За трещину не поручусь. Либо трещина, либо сильный ушиб. Травмы не столь уж тяжелые. Но с ними не особенно побегаешь. Рана может открыться, опять кровь пойдет… да и больно ему будет быстро передвигаться…

– Ничего… Надобность приспеет – побегаю. Хуже случалось, – отозвался на его слова Степан.

Неожиданно Нина опять вскрикнула:

– Да люди ли вы?!

Видно, околевает наш боевой товарищ. И если б я не видел уже раз десять, как подыхают в Зоне люди, гробанувшиеся на ровном месте, мне бы, наверное, такой же вопль к горлу подступал. Но я видел. И я привык. Поистерся душой.

Тощий дополз почти до границы невидимой части «Ведьминого студня». Ноги у него уже не работали, утратили чувствительность: кость, мышцы, одежда и обувь начали превращаться в однородную массу. Сталкеры называли это состояние «теплый ластик». Скорее всего, Тощий влез в берцах не только в прозрачное скопление «студня», но и прямо в голубое. Когда пошел назад и почуял, что ступни его не держат, опустился наземь и пополз, отталкиваясь коленями, помогая себе ладонями, а значит, быстро убивая и то, и другое.

Теперь он мог двигаться только одним способом: опираясь на локти. Локти еще не стали «ластиком». Пока. Тощий опирался на локти, подтягивал всё остальное, а драгоценный контейнер толкал вперед лбом.

Живот, наверное, уже начал превращаться в неживое, а то, что ниже живота, – в первую очередь. Оттого Тощего мучила нестерпимая боль, и он выл, не переставая.

Даже если бы мы были сейчас на большой земле, врачи не спасли бы его. «Резину» можно ампутировать, если отхватить руку, ногу, что там еще – чуть выше пораженного места. На моей памяти один обрубок выжил после трех ампутаций. Но у Тощего пришлось бы ампутировать половину тела.

– Командир, можно… что-то сделать? – спросил Толстый.

Я покачал головой.

– Разве только смерть ему подарить легкую и быструю вместо долгой и мучительной.

– Сколько ему еще?

– Не знаю. С такой порцией… двадцать минут. Сорок, если повезет.

Толстый вскинул автомат… опустил. Еще раз прицелился… и опять опустил. Нормальный человек. Трудно ему просто так взять и пристрелить другого человека, тем более, не врага, а своего же товарища.

Тогда я поднял оружие. Господи, ни разу я такого не делал… Господи, прости меня. Господи, я должен!

Из-за спины у меня рявкнул Калашник. Пули ударили Тощему в голову, он уткнулся лицом в бетон и умер.

И тут Нина закричала, спрятав лицо в ладонях…

Я не знал, что с ней теперь делать. Зато Терех знал, а стрелял именно он. Терех подскочил к Нине и дал ей пощечину. А потом развернул ее лицом к мертвецу, к прекрасному голубому острову, к немеркнущему сиянию и заорал:

– Не отворачиваться! Не закрывать глаз! Смотрите! Смотрите на чудеса Зоны! Смотрите на смерть! Вы – будущий ученый. Для вас это всего лишь новый опыт. Новый опыт, Нина, а не сопли и нюни. Человек умер, вселенная осталась. Мы просто ее частица, в отличие от других частиц способная наблюдать себя и окружающий мир. Смотрите! Ну!