Дмитрий Володихин - Тихое вторжение

– Правильно. Именно обожание, восторг.

– А потом, подсадив на сильное чувство, приказывают сделать какую-то работу. Вы вот все ненавидели меня, так?

– Да-да. Вы хотели причинить вред нашей… э-э-э…

– Принцессе, красавице, доченьке. Значит, вас и на службу посылали, одарив сильным чувством. Только другим – ненавистью.

Он склонился над трупом мутанта. Осветил фонарем, хорошенько рассмотрел.

– Как такое может быть? Абсолютно человеческое тело. Все анатомические формы…

И тут меня достало:

– Оболочка – да, человеческая. А внутри – тварь. Это не человек. И давайте уже, отпилите у нее какой-нибудь кусок! Мне это доставит моральное удовлетворение.

И что вы думаете, ребята? Принялся Терех отпиливать кисть руки. Вот говаривала мне бабуля, настоящий кладезь премудрости: «Ученые – это кто зверей ножами режут». Опыт показывает: в конечном итоге бабуля всегда оказывается права.

Меняю рожок. Вытаскиваю шприц из Нины, подбираю ее пистолет. Приказываю Степану и Толстому взять Нину под плечи и волочь ее. Сам иду спереди, Тереха ставлю сзади.

Мы проходим станцию «Проспект Вернадского». Мы теперь – остров шума в море тишины. Плохо. Кто знает, чье внимание мы привлечем этими своими аудиоэффектами? Но если тут и были мародеры, то сейчас им не до нас.

Очень скоро, слишком скоро, чувствую: выдохлись мои носильщики. Велика и обильна плоть первой научной единицы. Хреново обстоят наши дела.

Поворачиваюсь к ним.

– Мужики, я не могу переть ее вместе с вами. Если я буду носильщиком, а не проводником, у нас у всех появится риск нарваться на аномалию прямо в туннеле. Извините меня.

Старшой отвечает:

– Да мы понимаем… так надо. Куда денешься?

Метров через сто, услышав хрипы со свистом, меняю его на Тереха. А потом, плюнув на всё, меняю Толстого. Теперь Толстый идет сзади, а Старшой – впереди нас, ведущим. Мы с Терехом волочем драгоценный запас человечины. Бездвижная человечина обвисает на наших плечах живой гирей. Я все еще пытаюсь слушать мрак сквозь тяжкую одышку Тереха. А он – как раз в нужное время! – затевает разговор:

– Тим, вы обратили… внимание…

Молчу.

– Должны были обратить… внимание… вы один оказались защищены… от эмо-удара… почему?

Вот действительно, почему? Не знаю. И не очень хочу отвлекаться сейчас на размышления по этому поводу.

– Может, своего рода иммунитет выработался.

Он реагирует моментально:

– Нет, на сей счет у нас есть абсолютно однозначные данные. Опросы показывают: тот, кто побывал под пси-контролем, легко попадает под пси-контроль вновь. Никакого иммунитета. Полагаю, механизм эмо-воздействия имеет сходство с…

– Извините, Терех, закройте рот, пожалуйста. Не вовремя.

Он затыкается.

И в этот момент мы все-таки нарываемся на аномалию. Хоть мелкую, но поганую и очень не нужную нам сейчас аномалию.

Впереди, прямо между рельсами, взрывается «хлопушка». Старшого взрывной волной бросает на нас. Мы падаем всей кучей. Падаем погано: Тереха бьет головой о железобетонную шпалу, а Степан подворачивает ногу.

Старшой, сев на рельс, принимается баюкать ступню.

– Двигаться можешь?

Он пробует.

– Не как спринтер, но потихонечку – смогу. Что, паршивый из меня проводник? Извини, командир, подвел.

А я думаю: смог бы я почувствовать хлопушку? Не знаю. Просто не знаю. Старшой принял удар за меня. А должен был я за него.

– Знаешь, – говорю, – у старых дятлов клювы изношенные, они уже никаких жучков-червячков из-под коры достать не могут. А кормиться-то как-то надо. Вот они и придумали способ, пусть немного неудобный, но жить можно.

– Какой?

– Со всей дури хреначат башкой об дерево, и жучки-червячки со страху наружу вылезают. Тут дятел их – цап!

Ржет мой старшой. Терех хихикает, хватаясь за виски́. Даже Толстый хмыкает разок.

– Вот и ты головой нам аномалию простучал…

Что за жизнь такая, что за непруха, братцы! Моя несчастная группа теперь мало не инвалидная команда. Один мертв, одна спит непробудным сном, один заработал огнестрел, тяжелый ушиб и растяжение связок до кучи. Еще один то и дело трясет башкой, жалуясь на тошноту. Здравствуй, сотрясение мозга, ты гость наш дорогой! Только тебя и не хватало нашей теплой компании для полного счастья.

Нам осталось-то всего ничего. Но мы измотаны, и мы едва плетемся.

Первым иду я, и на плече у меня висит тяжелая коллекторская сумка, отобранная у Тереха. Сзади ковыляет Степан, стараясь не отстать. А между нами Терех, отгоняя мух головой, и непоколебимый Толстый волокут главную драгоценность рейда.

А как еще? Наверное, будь на моем месте какой-нибудь суперсталкер, он бы придумал некую хитрость. Научил бы, как быстренько доставить нашу йотуншу на точку эвакуации, не устав и не набив шишек. Но, сдается мне, бывают ситуации, когда нормальный выход всего один – домучиться. Дотерпеть. Никакого блеска, один положительный результат.

Говорят, сейчас в Зону отправляют спецназовцев для особой тренировки. Чем так хорош и ценен спецназ? Тем, что там сплошь чудо-мастера боевых единоборств? Тем, что там чемпионы по стрельбе? Тем, что там отчаянно храбрые ребята? Вовсе нет. От спецназа прежде всего требуется лошадиная выносливость и еще психологическая устойчивость, как у базальтовых глыб. Спецназовские группы работают в отрыве от основных сил, с ограниченным запасом патронов и харчей, в кольце врагов. То есть, в Зоне, где вместо враждебных сталкеров, аномалий и мутантов – неприятельские ВС. Вот их и бросают в чернобыльскую Зону, чтобы привыкали. Нынче мы вкалываем, точь-в-точь спецназ, и пора, ребята, нам ордена давать. А также усиленное питание.

Перед самой «Юго-Западной» мы чудом не нарвались на «радужную бороду».

Я затормозил в полутора метрах от нее. Глаза мои устали, но я все-таки старался не пропустить ничего необычного. И вот увидел, как серый свод метротуннеля перечеркивается косой лентой, отсвечивающей радужными разводами в свете фонаря.

Пригляделся.

Там оказалась не лента, там бахрома, разделяющаяся на множество тонких нитей. Основание у них – серое, как у мочалки, коей пользуются десять лет. Оно неразличимо сливается с серым сводом. Малость пониже идет та самая радужная полоска, которую я заметил. А углядеть там больше в принципе нечего, поскольку ниже нити становятся белесыми, а потом и вовсе – как тонкая леска. Спускаются они до уровня моей груди и слегка колышутся. Очень похоже на шлейф щупалец какой-нибудь смертельно опасной, но причудливо красивой медузы. Прекрасной леди Цианеи какой-нибудь.

«Радужная борода» не убивает людей, но и не терпит. Не знаю, чем она чувствует приближение живого, но это самое живое получает от нее облачко аэрозоля, действующего как кислота (и очень едкая), а потом лески вытягиваются и тысячи стрекательных клеток выбрасывают яд в то место, которое уже разъедено кислотой. Нам попалась молоденькая борода. Под ней еще нет «черных брызг» – этот артефакт появляется лишь под матерыми зрелыми «бородами». И она еще не чувствует гостей с полутора метров. Но сделай я еще один шаг, группе точно пришлось бы волочь двоих.