Вадим Громов - Искалеченный мир

— Зачем они это сделали? — катая желваки по скулам и постукивая кулаком о бедро, спросил Алмаз. — Только не говорите мне, что у них чего-то не хватало и они решили запустить свои грабки в наши закрома. Без спроса и предупреждения.

— Нет, они хотели запустить объединённое производство монпансье. — В глазах Книжника плескалась невероятная смесь злости, отвращения и скрытого отчаяния. — И раздавать всем желающим в неограниченных количествах.

— Зачем? — с ноткой безысходности повторил Алмаз. — Почему?

— А потому. — Лихо поочерёдно посмотрела в глаза всем троим. Шатуна, Книжника и Алмаза натурально тряхнуло от мысли о том, что Лихо могла бы сейчас сделать с теми, кто повинен в создании Сдвига, окажись он сейчас здесь. — Потому что они были гораздо более развиты, чем наша цивилизация. И вся энергия, которую они получили вследствие прорыва в наш мир, пошла на удовлетворение их нужд. Нас нагнули и поимели. Как уже справедливо подметил Алмаз — без спроса и предупреждения.

— А какой им смысл теперь возвращать всё обратно? — Шатун недоумённо посмотрел на Книжника. — Если мы им ничего сделать не можем, пользуйся на дармовщинку, пока желание есть…

— Логично, — процедил сквозь зубы Алмаз. — Гуманизмом, даже самым жиденьким и куцым, здесь не попахивает. Здесь что-то другое… Не встречал ещё представителя рода человеческого, способного добровольно отказаться от халявы. Особенно когда она в хвост и в гриву безопасная.

— Вывод правильный, — согласилась Лихо. — Ребятишки готовы были и дальше резвиться за чужой счёт. Да вышла нестыковочка — процесс загребания халявы выкинул побочный эффект. Не укладывающийся ни в какие рамки и допуски. Финиширующий в недалёком будущем. Но, к счастью, его можно остановить, и тогда состояние Сдвига, в котором мы пребываем по сей день, прекратится.

— Что за побочный эффект?

— Небольшой такой эффектик, — ощерился Книжник. — Могущий накрыть всё медным тазом. И таз этот — габаритами никак не меньше Вселенной. Если не разъединить миры, то произойдёт их полное слияние. Последствия этого чики-пуки не способен предсказать никто, но вряд ли они будут сугубо положительными. Не успели до конца вызнать, Лихо представителю сверхразвитой цивилизации вывеску раскурочила, нас и выперли.

— Трындец подкрался незаметно, — вздохнул Алмаз. — И взял за небритую задницу холодной и грубой ладошкой. Здравствуй, милый, теперь я от тебя не отстану…

— А они только одного гаврика в наш мир забросили? — удивился Шатун. — Одного-единственного?

— Одного.

— Почему так мало? Я бы на их месте немерено народу забросил, ради такого дела.

— А больше не лезет. — Лихо грустно усмехнулась. — У них там что-то настолько раком встало, что и одного внедрить еле удалось. Проблема в том, что разъединить миры можно только с нашей стороны. Развитая цивилизация, мать их «кляксе» в дышло… Отрыгнутся им наши пертурбации. Точнее — уже отрыгиваются. У этого внедрянца такая рожа была, когда он о возможных последствиях рассказывать стал… Ой-ёй.

— Не врал? — поинтересовался Алмаз.

— Не-е, — покачала головой Лихо. — Тут у меня не соскочишь. Поначалу, конечно, начал вилять, сучня. Я не я, все вопросы в администрацию, приём с восьми до шестнадцати, обед с двенадцати до двенадцати тридцати. Мразота. Я на него капельку повлияла, и спёкся, урод. И что самое поганое — вряд ли правду сказал бы, так и загнулся бы, не исповедавшись. Ладно хоть на такие случаи есть я. А если бы не было? Мелкая душонка: сам загибается и всё равно юлит, чтобы хоть перед смертью рыло не начистили, за всю их цивилизацию. Спаситель, без страха и упрёка. Паску-уда…

— И что теперь?

— Отпили и не мерь. — Книжник посмотрел на запертую дверь бывшего ДК. — Теперь две версии развития событий. Первая: ждать, когда всё благополучно крякнется, и даже панихиду по нам отпеть будет некому. Вторая: попытаться что-либо сделать. Время и возможность у нас есть.

— Сколько времени? — деловито спросил Алмаз. — Надеюсь, достаточно?

— Около месяца.

— А что делать, куда идти? Или достаточно плюнуть в Замурино в самую большую лужу и сказать «айн-цвай-драй-дрись, с миром мир — разъединись!». Или что-то другое?

— Другое, Алмазик. — Лихо махнула рукой, призывая друзей идти за собой. — И переться нам придётся далековато. Если быть точным, то аж в стольный град республики Бурятия. Улан-Удэ называется. Сопки, пушнина, кедровый орех и место, где в нашем случае сходятся все дороги. Нет бы поближе где-нибудь место встречи прилепить…

— Да уж… — У Шатуна глаза на миг приобрели форму планеты Земля. — Это же трендюхать и трендюхать. Ближний свет…

— Осознали, мальчики?.. На восемьдесят дней вокруг света это не похоже, но впечатляет, признаюсь всеми фибрами своей огрубевшей души. Ладно, пойдёмте бахнем по полстакана расслабления нервов для. А то сорвусь на хрен снова…

— А может, не стоит? — Книжник обеспокоенно посмотрел на Лихо. — Нам сейчас нужны трезвые головы и полная собран…

— Стоит, всепомнящий ты наш, — перебила его блондинка. — Андреич всё равно до завтра будет себе мозг насиловать, без нас обойдётся. Завтра с утречка и узнаем вердикт ответственного лица по поводу дальнейшего распорядка действий. Я же не призываю залиться выше глаз и похерить всё светлое будущее, замаячившее на горизонте. Так, в пропорцию накатим…

Единственный кабак Суровцев, до Сдвига насчитывавших двадцать три тысячи населения, а после оного уменьшившихся до четырёх с половиной, назывался незамысловато: «У памятника». Памятник тоже наличествовал: среднехудожественно выполненный барельеф, посвящённый какому-то событию в истории посёлка. Надпись, вследствие каких-то уже напрочь забытых перипетий, почти полностью стёрлась, и остались лишь фигуры пучеглазых персонажей, одетых в шмотки исключительно казённого вида. По поводу пучеглазости начитанный Книжник однажды проехался остротой, смысл которой заключался в том, что это у них развилось от слишком долгого и пристального вглядывания в даль, в ожидании лучшей жизни. Других гипотез по смысловой нагрузке памятника никто не выдвигал, и высказывание постепенно прижилось.

Памятник стоял задом к кабаку, и поэтому иногда пучеглазость изображённых на нём личностей приписывали крепости подаваемых в «У памятника» напитков. Что тоже не было столь уж жуткой неправдой, но первый вариант всё же превалировал в народных умах.

Друзья заказали по двести граммов сногсшибательной самогонки, изготовление которой курировал сам глава Суровцев, не доверяя столь ответственное дело никому другому. Книжник, которому досталась одинаковая со всеми доза, устроился рядом с Лихо, что было невиданным событием. Учитывая то, что обычно пытающегося примазаться к коллективному застолью очкарика посылали читать что-нибудь познавательное и не портить себе жизнь вредными привычками.