Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Враги Господа нашего

– Ты напрасно идешь по этой дороге! Уходи и забудь!

– Ага! Щас!

Если только у него гранаты…

Паломник начал прикидывать: кустарник – прекрасная сигнальная система. С тыла никто не подберется, но и ему самому там не выбраться. Ему придется буквально прорубаться через эти заросли, шум предупредит капитана, и он сделает свой ход.

Кто первым пойдет, тот и проиграет…

Внезапно Паломник услышал шум, от которого похолодела кровь. Шум вертолетного винта, вертолетной турбины. Вертолет – самое страшное, что только может быть против легковооруженных инсургентов.

– Вот и все! – вдруг заорал капитан.

Паломник только сильнее вжался в землю. Неподвижность – единственный шанс выжить. Не стать дичью, на которую охотятся с воздуха. Если он побежит, его расстреляют в секунду.

Вертолет прошел совсем низко, почти над самым его укрытием – Паломник не видел, какой он, потому что лежал, не поднимая головы. Он ожидал очереди, от которой полетят во все стороны камни, а потом пули достанут и его. И очередь прозвучала… но ничего такого не было: ни пыли, ни камней. А потом еще одна. И только тогда Паломник рискнул подняться.

Вертолет висел чуть в стороне, расстреливая с пулемета, установленного в бортовом люке, старую церковь. Он висел кабиной в противоположную сторону от того места, где залег Паломник, и хвостовым ротором к нему. Лопасти бешено вращались, поднимая пыль. Гражданский вертолет, одна из моделей «Аугусты», красного цвета.

Хвостовой ротор!

Вертолет – смертельно опасный противник для боевого пловца, действующего что на суше, что в воде, поэтому борьба с вертолетами – первое, чему их учили. Самая уязвимая точка вертолета – не кабина, не турбины, – а хвостовой ротор. К нему ведет длинный, недублированный и находящийся под нагрузкой вал, сам хвостовой ротор приводится этим валом через редуктор, в котором есть смазка. Даже автоматная пуля может повредить этот редуктор, масло вытечет, и тогда до катастрофы останется максимум несколько минут… и то вряд ли. Вертолет начнет беспорядочное вращение вокруг своей оси, и…

Паломник вскинул пулемет и открыл огонь по хвостовому ротору. Он выпустил не меньше сорока пуль, прежде чем в вертолете кто-то что-то начал понимать. Вертолет начал разворачиваться в его сторону, чтобы обдать его градом пуль из бортовой пулеметной установки… Паломник залег за стеной, надеясь, что пули ее не пробьют. Но вертолет так и не открыл огонь. Паломник лежал и слышал, как раздался какой-то треск… а меньше чем через минуту что-то с чудовищным грохотом упало совсем неподалеку…

Капитан Марио Галеано лежал рядом с разгромленной церковью… и он был еще жив. По всему было видно, что это ненадолго. Опытный взгляд Паломника моментально сказал ему, что капитану Галеано, его наставнику и учителю в отрядах, – не поможет уже никто и ничего.

Винтовки у него не было. Невдалеке догорал вертолет…

Увидев Паломника, капитан попытался встать и не смог. Паломник опустился на колени, достал аптечку, начал обрабатывать его раны. В живот попало не меньше двух пуль, плюс возможна травма позвоночника, и еще одно ранение – выше, в мягкие ткани. Возможно, даже двух пакетов, которые были у Паломника, не хватит…

Надо сделать укол – от болевого шока гибнет больше солдат, чем от самих ранений.

Капитан оттолкнул руку со шприц-тюбиком.

– Не надо…

– Молчи…

– Не надо. Я… не смогу говорить.

– И не надо. Надо…

Капитан снова дернул рукой.

– Не трать… Все равно… не поможет.

– Да пошел ты…

– Перетащи меня… в церковь. Я хочу… умереть там…

Паломник понял, что все бесполезно. Начал раскатывать плащ-палатку, чтобы уложить на нее капитана.

В церкви, несмотря на пулеметный обстрел, было удивительно спокойно. Через дыры в стенах, проделанные пулями пулемета, сочился свет. В лучах света плавали пылинки, тянуло дымом с места падения вертолета…

Капитан все еще был в сознании.

– Помолись… за меня… – сказал он.

Паломник отрицательно покачал головой.

– Я теперь другой веры, друг. Не католик.

– Помолись… как сможешь… твоя вера крепче… многих. Ты страдал за нее… и воевал за нее…

– Я страдал из-за предательства.

– Ты страдал… из-за веры… – сказал капитан, – иногда я думаю… неужели Христос хотел того… что мы делаем сейчас.

– Наверное, нет…

– Ты прав… нет. Тех, кто сегодня служит мессы, он выгнал бы… из храмов, как выгнал менял. Помолись… а я тебе все расскажу.

Паломник посмотрел по сторонам – на стене рядом с ним было совсем не поврежденное изображение Святой вечери. Чуть наивное – Христос и его ученики были изображены рыбаками, как и те, кто строил эту церковь. Но это изображение в расстрелянной из пулемета церкви было дороже, чем алтари в храмах Ватикана. Паломник был уверен в этом, потому что это изображение простые люди писали с любовью. Алтари в ватиканских храмах писали за большие деньги… и что угоднее Господу?

Паломник помолился, обращая к Господу простые, но честные слова, прося его о помощи и обещая покарать тех, кто нес на этой земле зло.

– Теперь… слушай.

– Я буду говорить, а ты кивай. Кантарелла-младший – он замешан?

Капитан кивнул головой.

– А его отец? Это их рук дело?

– Не только… их.

– А чьих. При чем тут Ватикан?

– Я… знаю… не все.

– А кто знает?

– Хасим… Хасим Ташид… Албания… он торгует детьми… наркотиками… органами… он знает больше… прости меня Господи… прости за все…

Примерно через полчаса Паломник вышел из церкви. Посмотрел на восток… там горела подожженная разлившимся вертолетным топливом пересохшая трава. Пожар распространялся.

Пулемет за спиной, винтовка в руках – Паломник широким шагом направился на восток, к побережью. В его ушах по-прежнему звучал голос капитана, говорившего то, во что разум отказывался поверить…

Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести [1].

Клянусь, что задуманное мною не зло.

Клянусь, что все содеянное мною не зло.

Просто – они должны поплатиться…

8 июня 2014 года

Берлин

Тиргартенштрассе, 4

В этот день после нескольких дней дождя, размокших газонов и зонтов на тротуарах впервые выглянуло солнце. Прохожие сняли плащи, спасавшие их от дождя, а юные берлинские фроляйн радовались новой возможности подарить городу свою красоту, молодость и свежесть. На медленно катящий по мостовой «Хорьх» с тонированными стеклами и правительственными номерами они глядели украдкой: кто с затаенным страхом, кто оценивающе. Вот только человеку, сидящему в «Хорьхе», до этих взглядов не было никакого дела. Он и со своей женщиной поссорился… не говоря уж о всем остальном.