Евгений Шалашов - Слово наемника

— Нашел-таки? Уши стервецам оторву по самую голову! — пообещал «король». — Сказал же — без выступов! Коли жив буду — половину денег назад стребую!

— Ну не каркай, — сказал я, напомнив королю воров старую солдатскую примету — не говорить перед боем о смерти, а после боя — не слишком громко радоваться жизни.

— Тьфу-тьфу-тьфу, — озабоченно сплюнул Жак через левое плечо, да еще и пальцы скрестил, чтобы отогнать беду. Глупость, конечно, но вдруг поможет?

Подойдя к Жаку и вытаскивая из кучи оружия и доспехов поддоспешник, я улыбнулся.

— Ты чего? — удивился мой друг, уже цеплявший к перевязи меч.

— Вспомнил кое-что, — сообщил я, влезая в толстую стеганую фуфайку. — В прежние времена, ну когда я еще при отце жил, когда к нам приезжали акробаты и танцоры, старшие труппы перед каждым представлением по сцене ползали — шляпки гвоздей заколачивали. А после все равно лекарю ноги им бинтовать приходилось.

— Ну всего-то не предусмотришь, — резонно ответил Жак.

Я мысленно вздохнул. Не возражал бы, если бы Жак предусмотрел какой-нибудь хитрый лючок в полу, откуда в нужное время «вынырнул» бы арбалетчик. Честный бой — это, конечно, хорошо, но сохранить жизнь — гораздо лучше.

Жак снарядился раньше меня. Вон уже и щит приладил, а теперь вертел в руках свой костыль. Я лишь сочувственно повздыхал, отбирая у друга его точку опоры. Понимаю, тяжеловато придется. Но мы вчера полдня убили на тренировку в доспехах и без костыля. Вроде бы получилось. Держать костыль, щит и меч, если нет у тебя третьей руки, нереально. Придется помучиться. Наконец доспехи на месте. Нигде не трет, не жмет. Конечно, им далеко до тех, что лежат у фрау Уты (вспомнив, что Ута присвоила мое имя, я опять начал злиться), но тоже ничего. А за своими доспехами схожу в ближайшее время. Вот прямо сегодня, после поединка. («Если жив останусь!» — сделал я оговорку. Если не вслух, а про себя, говорить можно!)

К сараю начали сползаться люди. Внутрь не заходили, толклись у входа. Кое-кого из бандитов и воров я знал в лицо. Иные хари были незнакомы. Стало быть — свита потенциального «короля». А вот наши противники не торопились. Возможно, давали понять, что ни в пфенниг нас не ставят.

Ну вот дождались! В дверном проеме показались две фигуры. Одна так себе, а вот другая… М-да, приходилось мне видеть медведей и помельче.

Не сговариваясь (все уже было заранее решено), мы с Жаком отошли в глубь сарая, вскинули на плечи щиты и положили руки на рукоятки мечей. Неизвестно, сколько продлится схватка, а силы надо беречь.

— Мозги отключить, действовать по команде, — приказал я одними губами, а Жак только хлопнул ресницами.

Противники подходили не спеша, словно два волка, надвигающихся на беззащитных овец. Два волка, уверенные в своей силе и безнаказанности… Ну поглядим. Овцы, хоть и без клыков, но рога у них есть. Да около овец волкодавы бродят.

К моему удивлению, соперником Жака за «титул» оказался совсем молодой мужчина. Винер, кажется? Тонкий, гибкий, в щегольском бархатном камзоле и берете с изумрудной застежкой. И вооружен небольшим щитом и эстоком — обоюдоострой шпагой.

Эсток был устремлен прямо на линии атаки. Чувствовалось, Винер фехтовальщик не из последних. А насколько хорош? Что же, можно его легонечко «прощупать».

Мой метательный нож мальчишка принял на эфес шпаги и отшвырнул, позволив себе скривить губы в пренебрежительной улыбке.

Сколько ему? Лет двадцать пять — двадцать семь. От силы — тридцать. В этом возрасте все, кому за пятьдесят (а я выгляжу старше!), кажутся стариками. Что же, не буду его разочаровывать. Не поймет он, что такое жизненный опыт. Зато я теперь знаю, что мальчишка — очень хороший фехтовальщик. Стало понятно, почему в столь юном возрасте он осмеливается кинуть вызов старому и умудренному жизнью вожаку. Хороший боец. Интересно, где он сумел поднабраться премудростей в благородном искусстве фехтования? Одна беда — чересчур самоуверен. Пока не знаю, поможет это нам чем-то или нет, зато могу твердо сказать, что кольчуги под камзолом у него нет.

Второй был полной противоположностью Винера. Огромный, словно тролль, вышедший из подземелья, с рыжей бородой, свисающей до самой груди. Кожаная рубаха с нашитыми стальными бляшками и полушлем с маленькими рожками. С этим тоже ясно — из гётов. Говорят, раньше они обитали в Сконе, на юге Скандии. Народец тот еще — вместо того чтобы выращивать рожь, разводить овец в горах и ловить рыбу, они воевали.

Гёты — вечные странники и путешественники. Бороздят моря на «морских конях» — странных кораблях с носами с обеих сторон. Не могут ужиться нигде и ни с кем, кроме как друг с другом. Этот народ был до того непредсказуемый, что их соседи — миролюбивые рыбаки даны, пахари юты и горняки свены, объединившись между собой, выгнали гётов из Сконы, запретив им причаливать во фьёрдах и шхерах Скандии.

Гёты стали бродягами, вроде цыган. Правда, цыгане не так опасны. А гёты на своих кораблях под бело-красными полосатыми парусами до сих пор наводят тоску на всех прибрежных владельцев.

Во времена Старой империи, когда гёты ходили по морю огромными флотилиями, по всем побережьям выставлялись круглосуточные посты, чтобы при виде бело-красных парусов немедленно жечь сигнальные костры и трубить боевой сбор. Почти пятьсот лет империя воевала с гётами. В конце концов большие флотилии «морских коней» удалось разгромить или рассеять, а малые — в один-два корабля — уже не представляли опасности для моряков и торговцев, потому что встретить их было крайне сложно. Ну а коли кому-то доводилось, так уж про то не расскажут.

Каждый корабль — это семья, где ярл-капитан — хозяин и жизни и смерти каждого. И мужчины, и женщины жили и умирали на своих кораблях, которые водили по рекам и морям, таскали на себе по суше. Всем кораблем нанимались на службу, торговали. Иногда пиратствовали. Но каждый из гётов мог жить только при своей семье-команде, поклоняясь своему богу.

Гёты-изгои встречались крайне редко. Но встречались. Либо — преступники, для которых даже смертная казнь казалась чересчур легким наказанием, либо сумасшедшие. Похоже, нам с Жаком довелось встретиться именно с таким — то ли изгнанником, то ли сумасшедшим…

В левой руке у гёта был круглый щит с металлическими накладками, а в правой — огромный меч с округлым концом, зато с утолщением посередине. Таким оружием не то что воевать, его и поднимать-то трудно. Значит, «лучший меч» Швабсонии в бою рассчитывает не на искусство, а на силу. Все-таки почему я раньше о нем не слышал? Конечно, две империи и королевства Швабсонии — это не Оловянные острова, где все про всех знают, но и не древлянские княжества, которые не обойдешь и за год. Может, «лучший меч» появился в последние полгода, что я провел в руднике и в разбойничьем лагере? Впрочем, размышлять было некогда. Пора драться.