Евгений Шалашов - Слово наемника

Конечно, я все это переживу. Куда я денусь? Не первый раз и далеко не в последний меня предают женщины. А сам-то я чем лучше? Я изменял Уте с ее же сестрами, ходил к шлюхам. Но всегда считал, что мне это можно, а ей — нет.

Я предполагал, что она может мне изменить. Сразу же по приезде в Ульбург узнал, что изменяет. Знал, но не хотел, чтобы это оказалось правдой…

Наверное, Ута не виновата. Ведь она изменяла не мужу, а любовнику. Тем более, была уверена, что я давным-давно мертв. В чем тут ее вина? Умом я понимал, что Ута ни в чем не виновата, а сердцем… А сердце просто болело.

Подо мной текла река, в которую стекала всякая дрянь с мостовых и из подворотен — фекалии, кровь и мусор; сюда красильщики сливали свои зловонные жидкости, а аптекари и алхимики — ядовитые отвары; сюда, наконец, «ночные парикмахеры» сбрасывали свои жертвы. И все же, все же река была прекрасна… В темноте не было видно ее цвета, а легкий туман прибивал запахи.

Колокол на башне подал сигнал к тушению огней уже давно, в городе царила темнота. Кое-где, словно светлячки, мелькали огоньки факелов — акушерка ли бежала принимать роды, возвращался ли домой припозднившийся бюргер или ночные стражники шли по улицам. В лунной дымке едва-едва просматривались черепичные крыши домов, узких и высоких, словно лезвия стилетов, шпиль ратуши пробивался сквозь заблудившуюся тучку, а крест на кирке блестел так ярко, словно сейчас был солнечный день.

А ведь я, несмотря ни на что, люблю этот город. Меня предавали и убивали. Но предавали и убивали люди, а не узкие улочки и не легкие, словно бы игрушечные, домики. А люди… Кроме воров и убийц, трусливых бюргеров и подлых стражников, тут живут магистр истории Конрад фон Штумпф, старый маркшейдер. Здесь жил и чахоточный Кястас, что пошел на смерть ради жены и детей. Тут оставались мальчишки из летучего отряда, сражавшиеся и погибшие ради своего города. А еще — сотни хороших людей, с которыми я не был знаком.

Кажется, я простоял на мосту несколько часов. Или просто так показалось? Вдоволь налюбовавшись на луну, замершую между шпилем ратуши и крестом кирхи, решил вернуться в свое пристанище. Я до сих пор не знаю, как его правильно называть — трактир или харчевня? Называли по-разному. Для самих горожан это была харчевня, а для приезжих — трактир, потому что почти сразу за домом начиналась дорога. Хотя какая разница?

Хотелось, конечно, отомстить бургомистру, но какой от этого смысл? Вот если бы я мог отправить паука в серебряный рудник, отдать его под начало обер-берг-мастера Тормана, тогда это была бы месть. А так… Сколько ему еще жить на белом свете? Пусть… Мне нужно возвращаться к тем, кто ждет моей помощи. Возможно, те люди, которых я собираюсь спасать (а я их спасу!), тоже предадут меня. Что ж… Таковы люди…

Сигнала к подъему пока не прозвучало, но на улочках уже суетились люди, привыкшие вставать до первого удара колокола: метельщики, разгонявшие пыль на двух городских площадях; золотари, важно восседавшие на пузатых бочках; ученики мыловаров, собиравшие падаль. Попался бюргер, плетущийся с таким неуверенным видом, как будто вскоре ему предстоит нелегкий разговор со своей фрау.

Чем ближе я подходил, тем меньше мне хотелось входить в харчевню. Нюх старого солдата, или самое непонятное из чувств (по ученому — интуиция!), говорил, что что-то неладно — слишком все тихо. Такая тишина бывает в месте, где ждет засада.

Ругнувшись про себя — не удосужился ни поддеть под камзол кольчугу, ни взять с собой приличного оружия (только кинжал!), отправил Эдди вместе с доспехами и мечом (решил придать им приличный вид, идиот!), остановился и скинул с себя сумки. Задумался — куда бы спрятать? Деньги — чёрт с ними, наживу. А вот награды и пергаменты с послужным списком, патенты… Без них наемник-одиночка может рассчитывать лишь на место в общем строю, а не на командирскую должность. А мне, в моем-то возрасте, становиться под начало сосунка-капрала не хотелось.

Не найдя ничего лучшего, определил свои сумки и узел из простыни под мостик, переброшенный через сточную канаву! Пока полежат, а там видно будет.

Скользя по самой стеночке, подошел к двери, присел. Вроде пока все выглядит так, как оно и должно быть. Я постучался, и из-за двери донесся голос трактирщика:

— Это вы, господин Артакс? Открываю.

Теперь я твердо знал — засада. Обычно Вахруш отзывался с пятого раза.

Дверь отворилась во всю ширь, и из нее вылетела рыболовная сеть. Если бы я стоял там, где положено — напротив входа, а не слева и боком, она бы меня накрыла.

«Ишь ты! Что-то новенькое!» — удивился я, хватаясь за сеть и вытаскивая вместе с ней двух верзил из городской стражи. Один из них тотчас же получил коленом в пах, а второй — рукояткой кинжала в кадык. Третий «рыбак» стоял на самом входе, так и напрашиваясь на добрый удар «под ложечку». Вооружившись мечом одного из стражников, отпихнул в сторону Вахруша и ворвался внутрь.

Сидеть в засаде тяжело даже опытному солдату. А коли сидеть всю ночь, то к утру начинает клонить в сон самых стойких и опытных. Стражники, решив спать по очереди, сменяя друг друга у дверей, надеялись, что услышат и прибегут к сотоварищам…

Семеро городских стражей и в бодром-то виде не опасны для меня, а уж в полусонном… Хотел бы убить — перебил бы всех, а так даже неинтересно. Не пришлось никого рубить или резать. Бил эфесом чужого меча, немножко ногами, никого особо не покалечил, но через пару минут столовая зала превратилась в место, где ползали и стонали…

— Что с Жаком? — спросил я, обернувшись к Вахрушу.

— С ним все в порядке, — послышался ненавистный голос.

Двое стражников вытащили Жака. Голова короля нищих болталась, а его повязка кровоточила. Третий — мордатый, с усиками, держал кинжал у его горла.

Последним вышагивал сам бургомистр города Ульбурга. Картинно сложив руки на груди, Лабстерман торжественно заявил:

— Господин Артакс, вы арестованы! — Сделав паузу, первый бургомистр добавил: — Вы обвиняетесь в убийстве фрау Уты фон Артакс.

«Титул» Уты резанул по ушам, и я сразу не сообразил — в чём меня обвиняют. Зная «любовь» ко мне бургомистра, можно было ждать любого обвинения — от кражи церковного серебра до скотоложства. Потом до меня дошло…

— В убийстве? — растерянно протянул я. — Ута мертва?

— Мертвей не бывает, — сообщил бургомистр с оттенком злорадства. — Есть свидетели, что именно вы убили свою жену. Возможно, ваш друг является соучастником. Если вы не бросите оружие, я прикажу убить его.

— И сколько вы проживете потом? — спросил я.

— Зарежьте его, — не моргнув глазом, приказал бургомистр.

Мордатый, захватив Жака за волосы, приготовился полоснуть его по горлу…