Евгений Шалашов - Слово наемника

Я представил, как меня спасают. М-да, на самом эшафоте. Ну как в сказке! Подумал об Уте. Мертвая женщина — не такая высокая плата за герцогскую корону. Подумал и, насколько мог быстро, кинул вверх свое тело, выбрасывая вперед руку…

Любек даже не успел закричать — толстый кукурузный стебель вошел ему в глаз, проникая в мозг.

«А ведь я не спросил — сам Любек убил Уту или нет? — запоздало подумал я, забираясь в солому. — Ну что уж теперь… А солома все-таки жестковата!»

Когда меня вели по коридору, приходилось протискиваться сквозь кучки стражников. То тут, то там мелькали знакомые лица, но что толку?

Я прикидывал — смог бы сбежать, если бы освободился от оков? Пришлось констатировать, что нет. Слишком тесно и слишком много людей. Задавят численностью.

Сегодня ворам раздолье — вся городская стража занята охраной одного человека. Верно, бюргеры представляли, что даже в оковах наемник с «богатым» прошлым может натворить дел.

Все выглядело вполне благопристойно и чинно. Городской совет устроился на скамьях, покрытых коврами и подушечками, господин судья уселся в высокое кресло, положив на стол деревянный молоточек, а господин обвинитель, герр Лабстерман, предпочел оставаться на ногах.

Меня усадили на жесткий табурет, а сзади пристроилось человек пять стражей. Двое держали цепи, а трое уставили жала алебард под ребра. По привычке я покосился на острия. Ишь ты, заточены! Пожалуй, не зря я ел хлеб коменданта — научил стражу следить за оружием!

После молитвы и переклички начался процесс, который можно назвать судом с большой натяжкой. Кажется, роли были расписаны заранее и приговор уже вынесен.

— Ваше имя и звание? — поинтересовался герр Циммель.

— Юджин Артакс, наемник, — вежливо ответил я.

— Господин Артакс, спрашивая о звании, я имел в виду не род ваших занятий, а ваше сословие. Кто вы?

— Увы, господин судья, я не знаю, к какому сословию отношусь, — почти честно ответил я. — Я происхожу из дворянского рода. Но, став наемником, потерял право на имя и герб. Наверное, — решил добавить на всякий случай. Все-таки, со слов покойного Любека, мои родственники строили на мой счет какие-то планы и титулов не лишали.

— Запишите, — кивнул Циммель секретарю: — Юджин Артакс, наемник, сословие не установлено.

Далее шли самые обычные вопросы — сколько мне лет, откуда родом, какого вероисповедания, грамотен ли и прочее. Я постарался быть честным и говорил лишь правду. Посему заседатели были чрезвычайно удивлены, услышав, что я родился в Моравии, в городе Острава. Ну кто из бюргеров, живущих торговлей, не знает, что там расположен королевский дворец? Услышав, что перед ними бакалавр, члены совета зашушукались. Видимо, не часто им приходилось разбирать уголовные дела с «остепененными» преступниками. Ну а когда мне задали вопрос о наградах и я принялся перечислять свои регалии, то в зале установилась тишина.

— Итак, господин Артакс, вы обвиняетесь в четырех убийствах! — торжественно объявил судья. — Что вы на это скажете?

— Скажу, что я совершил гораздо больше убийств, чем вы мне приписываете, — усмехнулся я. — И, право слово, если бы меня судили за каждое из них, то повесили бы давным-давно. Я наемник и двадцать лет зарабатываю себе на хлеб этим ремеслом. Покойников за моей спиной столько, что они не поместятся на городском кладбище!

— Артакс, вы опять пускаетесь в ненужные философствования, — изрек первый бургомистр. — Я уже давно понял, что вы прекрасный софист. Но здесь вам не лекционная аудитория. Пожалуйста, ближе к делу!

Свои полпфеннига решил внести и судья. Господин Циммель, старательно просморкавшись в платок не первой свежести, заявил:

— Быть наемником и убивать людей на поле сражения — это не есть преступление. Ответственность за это берет на себя правитель, ведущий войска. Кроме того, нас не волнуют ваши другие дела. Вас обвиняют в преступлениях, совершенных в городе Ульбурге, а именно — в преднамеренном убийстве господина Ольгерда Вольфсингера и господина Ульрика Винера, которых вы убили с сообщником. Кроме того, вы убили капитана городской стражи Любека.

— Господин судья, — вмешался Лабстерман. — К сожалению, у нас нет доказательств убийства Вольфсингера и Винера. Есть слухи и сплетни, не более того. У нас нет даже их тел. Как говорили древние — Nemo judex sine actore.

— А? Что вы сказали? — вытаращился судья.

— Может, господин Артакс сумеет перевести? — снисходительно поинтересовался Лабстерман.

— Нет тела — нет и дела! [6] На самом деле перевод не совсем точен. Он звучит так: «Нет истца, нет и суда», т. е. разбирательство по делу прекращается в тот момент, когда истец перестает об этом ходатайствовать. Но откуда же Артакс мог знать правильный перевод, если он постоянно пьянствовал? — выпалил я, удивившись, откуда всё это помню?

— Не нужно выказывать свою ученость! — рассердился на меня Циммель, хотя сердиться-то он должен был на себя. Или — на первого бургомистра.

— Перевод — приблизительный, но вы угадали. Посему я снимаю обвинения в убийстве этих господ. Впрочем, — великодушно сообщил первый бургомистр. — Я не стану выдвигать против Артакса обвинение в убийстве капитана Любека.

По залу заседаний пронесся ветерок волнения, но Лабстерман утихомирил его одним мановением руки:

— Я понимаю, господа, трудно вообразить, что человек может умереть, случайно наткнувшись на соломину. И чтобы соломина случайно (выделил он с нажимом!) вошла в мозг… Конечно, теория это допускает, но мы с вами — здравомыслящие люди. Но, — развел руками обвинитель, — стражники уверяют, что камера была закрыта, а тело капитана лежало в нескольких ярдах от решетки. Сам преступник был в кандалах. Он же и является единственным свидетелем обвинения. Мы знаем, что убийство совершил Артакс, однако, увы, доказать это невозможно! Однако справедливость все равно восторжествует! У нас достаточно доказательств убийства фрау Уты, которые приведут наемника на эшафот!

— Скажите, любезный обвинитель, — задумчиво произнес я. — А почему вы сразу не пошлете меня на виселицу? Судя по всему, приговор уже вынесен. Зачем весь этот спектакль? Изображать разбирательство дела, судить. Скорее, я наблюдаю тут судилище. Фи, господа бюргеры! Фиглярство…

Члены совета снова зашумели, как школяры на перемене. Топали ногами, свистели. Их, видите ли, возмутило, что наемник сомневается в законности их собрания!

— М-да, Артакс, — тихонько шепнул мне Лабстерман. — Вы сами сделали половину моей работы. Вряд ли члены совета будут теперь снисходительны!

Я не стал отвечать. Зачем? Я не настолько наивен, чтобы надеяться на милость городских бюргеров.