Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)

И тут он, перевозчик. На лодке. В белом плаще.

Ну наконец-то, заметили… Мигом прервали спор, уставились изумленно. Один – рослый, плечистый – направил на перевозчика удлиненный предмет. Штурмовая винтовка, понял он, покопавшись в памяти плечистого. Это зря, для стрельбы здесь не самое подходящее место, а перевозчик – не самая подходящая цель.

Лодка быстро преодолела оставшееся до берега расстояние, но перевозчику хватило времени изрядно пополнить словарный запас и узнать имена пришельцев – и настоящие, и выдуманные, которыми они назывались, общаясь между собой. Большинство вытащенных из памяти пятерки слов не имело никакого смысла – здесь. Ничего не обозначающие последовательности звуков, а на бумаге – бессмысленные закорючки… Но пригодятся, чтобы найти общий язык с людьми у Реки. С первыми людьми у Реки, с самого сотворения Мира первыми.

Берег был низкий, нос лодки мягко ткнулся в него. Люди сделали несколько шагов назад. Перевозчик не знал, что опасного они усмотрели в его облике. Мог узнать, но не хотел. И вообще перестал интересоваться содержимым их голов. Пусть остается хоть какая-то неопределенность… Так интереснее, чем знать все наперед.

– Вы хотите попасть на другой берег? – спросил он.

На вопрос пришельцы не ответили. Здоровяк продолжал целиться в перевозчика из своей винтовки. Двое мужчин о чем-то тихонько перешептывались. Им казалось, что тихонько. Перевозчик мог бы разобрать каждое слово, но не стал вслушиваться. После паузы к нему обратилась женщина, единственная во всей компании:

– Кто вы?

– Я перевозчик. Я могу перевезти вас, если захотите.

– Сюрреализм… – сказал мужчина по имени Раймон.

– Сколько будет стоить перевоз? – деловито спросила женщина; звали ее Стелла.

– Я не понимаю ваш вопрос.

– Мы должны будем вам что-то отдать? Чтобы попасть на тот берег?

– Отдать? Зачем? Ведь я перевозчик. Я здесь, чтобы перевезти вас. Если захотите.

– Сюрреализм… – повторил тот же мужчина.

– И давно, любезнейший, вы здесь перевозите? Многих уже перевезли?

Этот вопрос задал самый старший – не по возрасту, был он далеко не стар, но по своему положению между пришельцами. Он носил много имен. Очень много, и большую их часть употребляла Стелла… Здоровяк по имени Донован, до сих пор целившийся в перевозчика из винтовки, звал его Профом, Раймон – шефом, а тот, что стоял дальше всех от Реки и лодки, не пытаясь вступить в разговор, – господином профессором. Имя у пятого было заковыристое и труднопроизносимое – Косталиковски, но все спутники звали его попросту Кос.

– Вы первые, кого я перевезу, – ответил он честно и правдиво. – Если вы того желаете.

– Понятно… – протянул ничего не понявший Проф.

– Сюрреализм… – гнул свое Раймон.

– И сколько же времени вы нас поджидали? – сочувственно спросила Стелла. – Отчаянно скучали, наверное…

– Не скучал. Меня не существовало, пока вы не подошли к берегу.

Раймон издал невнятное междометие. Остальные изумленно молчали. Повисла долгая пауза.

– Да, мы хотим попасть на тот берег, – сказал наконец Проф. – Приступим к переправе? И, лейтенант, уберите свою пушку!

Здоровяк выполнил приказ лишь отчасти. Ствол винтовки опустился, но вновь вскинуть ее и выстрелить Донован мог очень быстро.

– Вы все не поместитесь в лодке. Кого-то одного придется оставить здесь. И большую часть вашего груза тоже.

– Не беда, – улыбнулась Стелла. – Мы не спешим. Сначала перевезете троих, затем остальных и снаряжение.

Возразить перевозчик не успел. Донован первым выразил протест против идеи своей спутницы.

– Мы не должны разделяться, – сказал он. – И не будем. Раздваиваться я не умею, одна из групп останется без охраны.

– Но послушайте, лейтенант, – запротестовал Проф, – при заданном вами условии задача не имеет решения… Ведь вы не предлагаете кому-то из нас двинуться вплавь рядом с лодкой? Учитывая неизвестный нам химический состав субстанции, заменяющей в реке воду, такой опыт может оказаться небезопасным… По меньшей мере.

– Разделяться мы не будем, – упрямо произнес Донован. – Во всем, что касается безопасности, главный здесь я.

– Волк, коза и капуста… – мрачно пробормотал Раймон.

– Вы, лейтенант, готовы пуститься вплавь? – уточнила Стелла.

– У меня есть идея получше. Поплывем мы все. А он останется.

Чтобы ни у кого не осталось сомнений, кому надлежит остаться, Донован вновь поднял винтовку и ткнул стволом в сторону лодки. И скомандовал:

– Вылезай на берег!

– Мне кажется, такой эксперимент позитивных результатов не принесет… – задумчиво проронил Проф и вопросительно взглянул на перевозчика.

Тот не стал спорить с Донованом и подтверждать сомнения Профа тоже не стал. Вышел из лодки. Проще дать им попробовать и понять, что сами они далеко не уплывут. И недалеко тоже не уплывут.

Он чувствовал себя как человек, оказавшийся голышом на светском рауте, среди смокингов и вечерних платьев. Человек, одежда которого непонятно каким образом и по какой причине исчезла прямо на нем, испарилась, дематериализовалась…

Кос был одет, но чувства испытывал именно такие. Непонимание: что происходит? И жгучий стыд.

Он всегда лучше ладил с приборами, чем с людьми. Люди – существа странные, иррациональные и нелогичные. И совершенно непонятно устроены. Не с точки зрения физиологии и анатомии, там как раз все ясно, никаких загадок. Но что творится у людей в мозгах – темный лес. Черный ящик. Сбрендивший комп, работающий даже не по неясной Косу логике, а любой логике вопреки.

С приборами легче. Они не лгут, не ошибаются, а если показывают нечто невразумительное, тому всегда есть причина. Объективная и доступная пониманию. Десять ампер – значит десять ампер. Пять мегагерц – значит пять мегагерц. Но как и чем измерить мотивы девушки, отказывающейся от брака за три дня до назначенной свадьбы? Отказывающейся, потому что ей, видите ли, скучно? Чем измеряют скуку? В каких единицах выражается предательство?

С приборами он был царь и бог, технические неполадки ощущал интуитивно, чутьем, казавшимся многим сверхъестественным. Высшее образование Кос так и не получил, сначала мешали вечные «хвосты» по гуманитарным дисциплинам, а затем случился Катаклизм – и Университета, где он взял очередной академический отпуск, не стало. Он не расстраивался. Он смирился с должностью вечного лаборанта, на все руки мастера. Ему даже нравилось. Не всем же парить в высотах чистой теории, кто-то должен оставаться на земле и подтверждать теорию экспериментом. А руки у большинства теоретиков растут не из того места, и без помощи Патрика Косталиковски им не обойтись. Понятно, что награды, премии и портреты в учебниках – не для него. Ну и ладно, он себе цену знает, а слава – дым… Иные высоколобые за глаза называли его техническим гением, а иные, те, что помоложе, – в глаза. Тоже слава, хоть и в узком кругу.