Андрей Орлов - Сибирь 2028. Армагеддон

– Прекрати меня разглядывать, – проворчала она. – Я не реагирую ни на взгляды, ни на легкий флирт. А будешь приставать, получишь по затылку.

– Да не хочу я к тебе приставать, – возмутился я. – Во-первых, два дня назад у меня уже был секс, во-вторых, ты даже после бутылки огненной воды будешь не в моем вкусе. А в-третьих, у меня уже есть девушка, к которой я, кстати, в данный момент и направляюсь.

Она обратила, наконец, на меня внимание, хотела прокомментировать первый и второй пункты, но передумала, начала с третьего.

– Охренеть, – сказала Ольга. – По ходу мы имеем дело с душераздирающей романтической историей. Давай, Карнаш, или как там тебя, досказывай, раз взялся, делись своей нечаянной радостью.

Она вся истекала желчью и сарказмом, и все же я начал повествовать. По мере моего рассказа Ольга дважды крутила пальцем у виска, смотрела на меня с жалостью, фыркала через плечо, а когда я закончил, постучала кулаком по лбу.

– Ну, хорошо, Карнаш, мне плевать на твою неземную любовь. Не будь ты глупцом, мог бы догадаться, что в наше сумасшедшее время никто никого не ждет. Кончились высокие отношения, даже плотские радости навевают тошноту. Но, в принципе, я желаю тебе всяческих благ, поскольку понимаю, что в глубине души ты не желал зла моей маме. Скажи мне другое – ты действительно считаешь, что в Снегирях обосновалась такая продвинутая община, где всё по справедливости, где броня крепка и танки быстры, где воцарились гармония и счастье для всех колонистов?

– Не верю, – покачал я головой.

Она немного растерялась.

– А зачем тогда рассказывал?

– Человечество должно во что-то верить, – достойно отозвался я словами Льва Михайловича Драгунского.

– Но ты же сам сказал, что не веришь? – подловила она меня.

– Послушай, кончай запутывать, – разозлился я. – Какое тебе дело до того, куда я собрался? У тебя свои дела, у меня свои…

Прозвучало не очень-то порядочно, я немного стушевался и принялся вылизывать банку. Ольга сглотнула слюну. До сцены с битьем кирпичей и громким уходом не дошло. Раздался шорох, покатился кирпич с горки мусора, перегородившей проем, и над баррикадой воздвиглась лопоухая морда со знакомыми коровьими глазами!

– Отставить! – среагировал я, ударяя по арбалету, который она уже вскинула.

Стрела проткнула калорифер, со звоном умчалась пустая консервная банка. Ольга попятилась, мертвецки побледнев, села на алюминиевую раму, та отпружинила, подпрыгнула, едва не прихлопнув девушку. Я просто наслаждался ее растерянностью.

– К-кто это? – заикаясь, пробормотала она.

– Не поверишь, это собака. Принимаю взятки борзыми щенками, знаешь ли. – И поцокал языком, поманил лопоухого: – Заходи, Молчун, чудо пропащее, будь как дома, трус бесстыжий. – И когда потерявшийся ретривер, о котором я, честно говоря, начал забывать, перемахнул через гору мусора и, пристыженно виляя хвостом, зарылся мне в ноги, я радостно засмеялся, принялся его лохматить, теребить. Пес скулил, блаженно закатывал глаза, сучил лапами. За время нашей разлуки он стал еще грязнее, лишился клока шерсти в боку, но я был страшно рад его видеть! Он стал подпрыгивать, пытался лизнуть меня в нос, вился кругами.

– Завел, блин, котенка, – презрительно фыркнула Ольга, но стала как-то ненароком приближаться, протянула руку, чтобы погладить моего питомца. Молчун не возражал, клацнул зубами, а когда она испуганно отдернула руку, миролюбиво что-то пробурчал и потерся кожаным носом о ее штаны.

– Скорее, козленка, – поправил я. – Трус отчаянный, рванул от диких собак, зато до этого спас мне жизнь, за что я ему премного благодарен. Вообще-то парень неплохой, мягкая оптимистическая натура, тонкое чутье – иначе как бы он здесь оказался? Знает, кто может его покормить… – С этими словами, мысленно ужасаясь по поводу иссякающих запасов, я вскрыл банку с перловкой и сунул ему под нос.

– Что ты собираешься делать? – буркнула Ольга, глядя, как собака буравит «кожаным» носом сухую крупу.

– Собираюсь в обозримом будущем выйти в люди, прогуляться до Коммунального моста, найти подходящее средство для переправы и двинуть в Снегири, – не без достоинства отозвался я. – Если погибну, то хотя бы в процессе какого-то занятия. Можешь иронизировать, сколько влезет. И про вечную любовь, и про общество утопического блаженства. Все равно ты с нами не пойдешь.

– Почему это я с вами не пойду? – возмутилась Ольга.

– А ты пойдешь? – Я засмеялся, а она смутилась. Я понимал, что идти осиротевшей барышне некуда. В подземелье хозяйничают людоеды, все ликвидное уже растащили. Если и уйдут, «квартира» все равно останется под колпаком. При желании она может, конечно, вернуться в свой квартал, заняться партизанской деятельностью, но что-то мне подсказывало, что «амазонки» тоже предпочитают спокойную жизнь. А иные за свою спокойную жизнь готовы биться смертным боем! Что ее держит на этом свете после смерти матери?

– Послушай, Карнаш… – Она с трудом разжала зубы. Ольгу очень тяготило, что она вынуждена это говорить. – Не хочу быть тебе обязанной, но… пожалуй, я тоже пойду в Снегири и прошу взять меня с собой. Одному тяжело… даже с собакой. Мы просто деловые партнеры, не дадим друг другу пропасть. Ты пойдешь к своей зазнобе, гм… а я начну новую жизнь. Не хочу тебя отягощать, и чтобы ты думал, что несешь за меня ответственность…

Правильное решение в голову не приходило. Больше суток я ходил кругами по левому берегу и никак не мог выйти к реке. А терпение, между прочим, не резиновое. И что бы она ни говорила, а нести ответственность мне теперь придется за троих…

– Характер показывать не будешь? – на всякий случай поинтересовался я.

– Кончился мой характер, Карнаш… – Она и впрямь казалась обмякшей. А когда почувствовала в жгучей паузе, что чаша весов склоняется на ее сторону, оживилась: – Мы пешком пойдем? Или… поедем на чем-нибудь?

– А ты не заметила, что в стране закончилась нефть? – удивился я.

Дороги в мертвом городе иногда расчищали – те, кому это надо. Главным образом, банды, контролирующие свою территорию. Войны за бензин были кровопролитнее, чем за сферы влияния. Не у всех под боком стояли безразмерные танки с запасом авиационного топлива. Мы терпеливо дожидались наступления темноты, а когда саван ночи накрыл призрачный город, перебрались через развалины технического университета на проспект Маркса. Мы старались не шуметь, перебегали от укрытия к укрытию, вглядывались в темноту. Я удивленно косился на Молчуна: пес вел себя, как человек! Где надо, полз, прижимая голову к лапам и волоча уши по земле, где надо, мчался короткими перебежками. Он тонко чувствовал наше настроение и понимал, что надо делать в следующий момент! Руины старейшего в Сибири университета остались позади. Мы окопались у входа на станцию метро «Студенческая» и несколько минут наблюдали за проспектом. Вход в метро когда-то представлял приземистый короб. Стены с трех сторон устояли, но крышу вдавило внутрь, и вся эта каша из строительных конструкций перегородила лестницу и вестибюль.