Сергей Анисимов - За день до послезавтра

Удар по аэродрому стратегических бомбардировщиков-ракетоносцев — это однозначно война, причем в полную силу. Почему удар был неядерным? Рвутся ли сейчас боеголовки «Минитменов» и «Трайдентов» над Москвой, Архангельском, Минском? Судец снова пробежался взглядом по горизонту: все было чисто. Не мелькали отсветы вспышек, не грелся воздух. До Саратова всего ничего через Волгу, и в нем проживает больше 800 тысяч человек. Наверняка, будь начавшаяся война ядерной, заряда не пожалели бы ни на него, ни на «Энгельс-2». Тот же «Минитмен» несет три разделяющиеся боеголовки по 300 килотонн — это как раз подошло бы для такой разнесенной цели, которой являются авиабаза 22-й Донбасской ТБАД. Значит?.. Что это значит? Что?

К моменту, когда их нагнала машина, оба уже полностью выдохлись, но обвинить их было не в чем. Рассредоточение машин обоих полков по площади авиабазы не защитило дивизию от тяжелых потерь, но оно спасло ее от полного уничтожения в течение считаных минут. Теперь на поле было полно народу и полно техники. Енгалычев махнул рукой пролетающему мимо УАЗу, и тот тут же остановился. За рулем был солдат-срочник: бледный, с глазами навыкате. Оказывается, его послали именно за техниками; он мотался по рулежкам уже минут пять или больше, чуть не влетел под пеноподъемник, но они стали первыми, кого он нашел.

— Десятками трупы из штаба выносят… — поделился с ними солдат. — Ужас…

По его словам, одна из ракет попала точно в штабное здание, и то пробило насквозь, а затем буквально разорвало изнутри. Если бы не утро воскресенья, полегли бы все штабные: и 22-й Донбасской дивизии, и обоих ее полков. В отличие от бомбардировщиков, штабы не были «разнесены», и размещались просто на разных этажах одного и того же здания: удобного и отлично приспособленного для работы. Но так погибли лишь офицеры отделов, занимающихся сегодня обеспечением запланированных полетов двух бортов, включая их собственный.

На этой мысли Судеца что-то кольнуло в грудь, но он не обратил на это внимания: они уже подъезжали, и ему было на что посмотреть. Контрольная башня превратилась в кучу обломков кирпича, над ней столбом вился дым. Все вокруг было в серой гипсовой пыли, летали и ползали по земле черные хрустящие хлопья, — остатки сгоревших бумаг. «УАЗ» затормозил под стеной бойлерной, и шофер поторопил их выходить — ему нужно было назад, за остальными.

Енгалычев и Судец остались стоять на месте, как дураки, разглядывая суету вокруг. На лицах людей был написан откровенный страх — исключений они почти не увидели. Скидку можно было дать только на то, что бегали солдаты, офицеров в пределах видимости не имелось. Более того, солдаты бегали все-таки как-то организованно. Несколько пар бегом тащили в сторону сложенные носилки, еще несколько бежали с другой стороны и несли штыковые лопаты. Подумав, старший лейтенант указал технику туда же, куда бежали все, и они стронулись с места, вертя головами. Судец не мог поручиться за офицера, но у самого него сердце едва не разрывалось от сдерживаемого желания материться и кричать вслух.

Битые кирпичи валялись уже в сотнях метров от места, где раньше был штаб. Ближе начали попадаться осколки стекол, и все это было покрыто густым слоем пыли и мусора. Здание столовой, в которой они завтракали всего-то около часа назад, пострадало серьезно, но во всяком случае устояло. Гараж был разбит и горел, но его тушили в четыре рукава — ребята в бурых робах и касках перли прямо в пламя, заливая его. Штаба не было. Была огромная куча дымящегося строительного мусора, на которой, как муравьи, копошились люди. Человек сто солдат, построившись в цепочки, невероятно быстрыми движениями перекидывали из рук в руки кирпичи, расчищая какое-то конкретное место с одного из краев завала. Еще почти столько же в диком темпе работали ломами и кирками, раскидывая все с края торчащей в руинах наискосок бетонной плиты. Несколько копались уже под самой плитой. И еще одно. В полусотне метров, под уцелевшим основанием кирпичного забора с отдельными торчащими прутьями, оставшимися от кованой решетки, лежали тела. Их было не очень много, десятка полтора, но они не были ничем накрыты и сразу бросались в глаза.

— Баир! — прокричали сзади. Старший лейтенант обернулся и тронул товарища за рукав. Это был капитан Копытов.

— Где вас черт носит?!

Старший лейтенант начал докладывать, и Судец ожидал, что капитан его оборвет, но тот замолчал и выслушал подчиненного очень внимательно. Судя по всему, о статусе прочих машин полка он почти ничего не знал.

— Вот так вот, — заключил капитан, когда Енгалычев закончил докладывать. — Вот так вот нам всем. Значит, две машины в активе, одна, возможно до трех, — под ремонт. Ничего, могло быть хуже.

Судец только моргнул: ему просто не хватило фантазии придумать, как это могло быть «хуже».

Капитан передал кому-то по рации свое место, упомянул, что Енгалычев и Судец явились, несколько раз подряд сказал «есть» и замолчал. Повернувшись к подчиненным и вслепую сунув «уоки-токи» в держатель, он застыл взглядом, провожая очередную группу солдат с носилками, и молчал с полминуты. Потом капитан будто очнулся.

— Ну, приказы есть, исполняем. Пока ждем. Машина вот-вот будет, мне обещали.

— Куда? — поинтересовался Енгалычев.

— К целым нашим зайкам. Там уже полный комплект, но и мы лишними не будем, я так думаю.

— В каком смысле, комплект?

— Ты не понял? Побило штабистов. Побило летчиков. Побило техников. На два боеспособных Ту-160 набрать экипажи — это еще реально, конечно, но тоже думать командирам надо. Судец, ты лучший специалист по электрике во всем полку, я на тебя надеюсь. Давай-ка ты в первых рядах будешь сейчас, хорошо? Даже нами командуй, если потребуется. Старший лейтенант?

— Так точно. Я понял, товарищ капитан. Я — даже таскать-катить, лишь бы…

Он не сумел произнести следующие слова, что бы ни собирался сказать. Перехватило горло.

— Видели? — спросил капитан. Он мотнул головой вбок, и у старшего прапорщика на миг возникло чувство, что тот сказал это просто так, — лишь бы что-то сказать. Ответить было нечего, и Судец просто пожал плечами. Как раз в это время подкатила машина — та же развозка, которая везла их утром. Контраст был невыносимым — счастье тогда, когда он вышел из любимого дома заниматься любимым делом, и ужас теперь. Когда от четырехэтажного здания штаба его дивизии и его полка осталась гора ломаных кирпичей. А от десятков веселых, крепких, здоровых мужиков, способных сказать ему «Здорово, маршал!» на пути от столовой к полю, — ничего или почти ничего. Изломанные тела, серые от пыли. Это не они. Этого не может быть.

Его снова накрыло непониманием, и старший прапорщик неожиданно согнулся пополам, выкашливая из себя непонятную серую и желтую дрянь. Капитан и старший лейтенант что-то спрашивали, потом просто взяли его за плечи и повели внутрь автобуса. Пришел он в себя несколькими минутами позже, пока они то ехали, то снова стояли. В «ЛиАЗе» было еще несколько человек — знакомых и полузнакомых, и Судец успел еще уловить слова капитана про «нет, не ранен».