Сергей Анисимов - За день до послезавтра

— Почему? — тупо спросил старший прапорщик, наверняка в значительной степени испортив впечатление о себе.

— Вот когда я маршалом стану, тогда мне начнут докладывать, почему. Пока не торопятся что-то…

Электромобильчики выстроились в кильватер друг другу и покатили к бомбардировщику. Ровно через минуту к ним присоединились еще два, выехавшие с другой стороны платформы. Ракеты на их прицепах были выкрашены в чисто белый цвет полностью, даже боевые части. 410 килограмм взрывчатого вещества, неизвестного старшему прапорщику. Гексогена или чего-то другого, современного. Не 200 килотонн. «Почему? — снова спросил он сам себя. — Тоже из-за времени?» Подробностей технологии подготовки «изделий» старший прапорщик, разумеется, не знал. Но отлично помнил, что их готовить к применению надо по 30 минут, а ракеты в неядерном снаряжении — всего по 10. Что, в этом дело? Подумав, он ответил себе «нет»: 20 минут разницы не могли окупить решение не ответить на удар полноценным ударом. Это было выше его понимания.

Вокруг уцелевших бомбардировщиков работали десятки офицеров и бойцов: специалисты по авионике, по вооружению, члены наземных экипажей десятка сгоревших машин. Прямо в эту секунду двое бойцов отсоединили массивный переходник, соединяющий топливные танки левого борта бомбардировщика «Валентин Близнюк» с отводом подземной системы. Керосина на каждый вылет Ту-160 жрал столько, что керосиновыми лампами можно было год освещать пол-России, и сечение у переходника было размером чуть ли не с велосипедную шину. С танками правого борта закончили минутой позже, и старший прапорщик увидел, что капитан улыбнулся, как улыбается крупная служебная собака. Самому же ему улыбаться не хотелось совершенно. Готовый к взлету ракетоносец и почти готовый второй — этого было недостаточно, чтобы перекрыть давящее чувство в груди, возникшее при виде пылающих машин и еще более усилившееся, когда он увидел ряд тел на засыпанном мусором асфальте у развалин, бывших часом ранее зданием штаба его дивизии. Для улыбки старшему прапорщику недоставало Дмитрия Николаевича и его подчиненных в пределах прямой видимости, надписывающих что-нибудь вдохновляющее на корпусах снаряженных ракет. Или просто ведущих их «под уздцы» к уцелевшим машинам. По 12 на каждую из двух. Или хотя бы по половине от этого числа. С его скромной колокольни техника этого хватало на многое.

Дмитрий Николаевич являлся, вероятно, одним из самых непростых людей во всей дивизии. Его погоны не соответствовали его возрасту, а знаки на петлицах — его военной специальности. Если про капитана Акимова можно было сказать «бугай», а лейтенант Енгалычев был высок и сутул, то подполковника так просто было не описать. Чуть ниже среднего роста, довольно смуглый, с явной долей еврейской крови, с фигурой и движениями боксера-легковеса, очень быстрый и очень пластичный. Способный и выпить водки, и посмеяться, но зримо отделенный чем-то от всех, кроме своих людей. В тридцать с небольшим лет — действующий чемпион дивизии по легкой атлетике и спортивной гимнастике, без труда делающий на турнике и брусьях даже офицеров отдельного мотострелкового батальона, осуществляющего охрану авиабазы, — между прочим, далеко не «пиджаков». Подполковник со знаками различия автомобильных войск и выражением лица, которое могло быть и 900 лет назад у закованного в железо рыцаря, и у кочевника-монгола, пришедшего из Степи и теперь с оценивающей улыбкой смотрящего снизу, из-под ладони, на стены чужого города. Хранитель мегатонн. Человек, являющийся посредником между политиками в далекой Москве и получателями ядерной смерти в «нулевых точках» на дальнем краю Европы или на противоположной стороне земного шара. Если бы он был здесь, среди ярко-белых туш ракет, известных миру как Х-55 и имеющих на редкость неприличное прозвище среди своих, старший прапорщик чувствовал бы себя спокойнее. Да, 410 килограмм в боевой части обычного снаряжения — это много, они могут убить и ракетный крейсер. Но жизни ребят из его экипажа и штабистов, испуг его девочек, сгоревшие мирным воскресным утром бомбардировщики, — это требовало более серьезного ответа. К 2013 году у почти что совсем демократичной России был один полк стратегических бомбардировщиков. К середине дня в нем осталось две боеспособных машины. Сейчас был их ответный ход, и было обидно и даже стыдно, что он наносился вполсилы.

Вдалеке взвыло. Старший прапорщик Судец озабоченно провел взглядом по горизонту, но ничего не увидел. Потом взвыло с другой стороны, и тут же все одновременно начали куда-то бежать. С ревом завелся дизель автоплатформы, выхлоп почувствовался даже с такой дистанции. Он стоял и продолжал озираться, как дурак, хотя Енгалычев что-то там вопил и куда-то звал. Происходящее было непонятным, поэтому старший прапорщик просто стоял и ждал, пока ему не станет ясно, что делать. По ушам будто чуть стукнуло несколько раз подряд, потом была пауза, а затем через вой довольно далеких сирен пробился негромкий дробный стук. Звук был несильный, но очень внушительный: такой издают несколько отбойных молотков, работающих через два-три квартала. Потом «бумкнуло», мягко говоря, и плиты под ногами довольно ощутимо тряхнуло. «Отбойные молотки» асинхронно постучали вдалеке еще секунд двадцать и один за другим умолкли. Судец так и продолжал стоять, разглядывая бомбардировщики. В сторону от ближайшего один из техников бегом оттаскивал гроздь потертых металлических «каблуков». У второго, который подальше, продолжали работать члены наземного экипажа. Все они остались на месте, разбежались от воя только те, у кого не было дела. Почему остался он сам, Судец понять не мог, но на вернувшегося капитана, похлопавшего его по плечу, посмотрел тупо.

— Ну ты смелый мужик, Витя… Далеко бы мы не отбежали, ясное дело, но все равно…

Старший лейтенант оглядывался почти непрерывно. Судец опять не понял, спросил, и тут капитана прорвало. По его словам, полностью заправленный и вооруженный Ту-160 мог рвануть так, что воронка была бы глубиной с четырехэтажку. Второй, стоящий рядом и заправляемый «по пробку» в эту самую секунду, — немногим слабее. Поэтому сохранить самообладание и не побежать, «когда это самое вот уже вот-вот» (по его словам) — это производило очень большое впечатление.

На громкий голос и размахивание руками подошли несколько человек, один как раз заканчивал возбужденный диалог по «уоки-токи», и старшего прапорщика довольно быстро ввели в курс дела. Оказывается, вой, который он слышал и не понял, — это были ревуны сигнала о воздушном нападении. Вторую волну дивизия не прошляпила. Использовав паузу после первого удара по назначению и получив информацию о практически полном уничтожении материальной части полков, пэвэошники явно сделали очень конкретные выводы. Их психологический настрой описывался всего несколькими словами, но каждое из них было абсолютно и непреложно непечатным. Впрочем, любой взрослый русский мужчина их отлично знает.