Анатолий Матвиенко - Танки генерала Брусилова

Барон сбил руки и сорвал голос, но к вечеру следующего после десантирования дня смог доложить, что все танки завелись и батальон ждет приказа. Брусилов, облюбовавший в качестве временного штаба дом какого-то из местных вельмож, давшего деру вместе с прояпонской администрацией, что-то черкал на карте, вполголоса переговариваясь с начальником штаба.

– Полюбуйся. Нам нужно держать северный берег Тэндогана до Сончхона, пока здесь не накопится достаточно сил для наступления на юг. То есть около сотни верст. До этого взять Пхеньян и захватить мосты.

– Корпус не может держать оборону на таком огромном фронте, ваше превосходительство.

– Спасибо, утешил. Думаешь, не знаю? А на юге сухопутных сил раз в десять больше, чем у нас. Спасибо, что на север нет ни единой железной дороги. Так что утром выдвигаемся к Пхеньяну. Потом я вынужден дробить соединение на три подвижные группы, плюс резерв. Окапываться и обматываться колючкой по правилам нам сил не хватит. Посему в случае их прорыва – встречный бой.

– Так точно. Когда идем к Пхеньяну?

– Немедленно. Придаешься к первой кавалерийской бригаде. Утром доложить, что мост и город в ваших руках.

Полковник Павел Павлович Гротен, деятельный высокий офицер неполных сорока лет, был хорошо знаком барону. Именно с его бригадой, в которую входила оставленная Петром Николаевичем часть, проводились катания по степи на танках и лошадях, гордо поименованные учениями.

– Добрый вечер, барон. Составите нам компанию по захвату города? – полковник, как влитой, сидел на кауром жеребце. К нему поминутно подъезжали вестовые с докладами о готовности полков и подразделений к выдвижению. – Первым идет эскадрон боевого охранения. За ним вы пожалуйте.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие. Каковы мои действия в городе?

– Атака с ходу, подполковник, пока японцы не укрепились.

– Боюсь, какие-то меры успели принять. Так что разрешите ударить сразу, но с северо-востока, зайдя выше по течению Тэндогана. Артиллерийская поддержка будет?

– Три батареи гаубиц на тягачах. Но скажу откровенно, не нужно разбивать и сжигать город. Орудия назначены для укрепления позиции у моста.

Понятно, нет охоты прослыть у местных разрушителями Пхеньяна. Но коли японцы начнут воевать всерьез, сколько нашей лишней крови выльется? Тем паче маломальский опыт с танками есть только в чистом поле и на земляных укреплениях. Как воевать среди лабиринта одноэтажных лачуг – бог знает. Хорошо хоть Гротен не настаивает на кавалерийских действиях в городе и приказал идти за танками пешим строем. Иначе достаточно одной пулеметной засады – трупов не сочтем, как японцы, тщившиеся в декабре захватить корейского императора.

Передовой дозор до города добрался без единого выстрела. В поздних февральских рассветных сумерках Пхеньян выглядел подобно Кусону, только больше. В бинокль различались пагоды с прихотливо загнутыми кровлями, несколько буддистских храмов, остатки старых крепостных сооружений, давно не образующих замкнутый квадрат. Основная масса застройки – бесконечное нагромождение низеньких халуп с неширокими проходами, означающими улицы. Какой-нибудь Брест-Литовск рядом с Пхеньяном покажется столицей мира.

Бригадные разведчики притащили нескольких перепуганных до смерти местных жителей, которые, бросив на двукольные тележки нищенский скарб, пробовали сбежать из города при слухах о приближении русских.

Полковник вызвал барона и командира гаубичного дивизиона.

– Японцы ждут нас, господа, – комбриг разложил на походном столике нарисованный от руки чертеж города. Неприятный зимний ветер трепал башлыки шинелей, заворачивал углы карты, придавленные камушками. – Со слов беженцев выходит, нас ожидают с запада по единственной проходимой улице, Чондон или Чонын… Не знаю, как правильно. Вероятно, есть какой-то отряд на выезде в сторону Чонджу. По нашим расчетам, в Пхеньяне не больше полка японцев, они не смогут перекрыть все направления, включая северо-восточное, обращенное навстречу владивостокскому десанту. Но, вероятно, им удастся заставить воевать на своей стороне расквартированный тут корейский пехотный полк.

Пока офицеры изучали схему, слова робко попросил переводчик, офицер из числа сбежавших через Ялу корейцев.

– Ваше высокоблагородие, полковник-сси, дозвольте сказать.

– Говорите, Чен.

– На железный повозка надо корейский флаг. – Он показал на ряд бронеходов, не выучив пока простое слово «танк». – И слова «свобода Корее». Наши не будут стрелять.

– Поддерживаю, – встрял Врангель. – Штабс-капитан, из головной машины выбрасывайте принадлежности, пусть Чен едет с вами с востока.

Разделив и без того невеликое соединение на два полка, усиленных бронетехникой, Гротен приказал атаковать Пхеньян с двух сторон, пройдя через речку Потхонган и продвигаясь к Синэ-Чунсиму, сравнительно респектабельному центру, речному порту и мосту на южный берег Тэндогана. В час пополудни над восточными окраинами взвилась ракета, означающая, что второй кавполк первой бригады завершил обход и начал движение к мосту.

Барон пересадил Муханова на второй танк и лично повел ротную колонну в неизвестность. Никому передоверить этого он не мог, понимая, что до выхода роты Бетлинга и второго полка в тыл обороняющимся здесь предстоит изображать ложное направление атаки – опасная и неблагодарная работа.

Штабс-капитан напряженно всматривался в перспективу улицы, прижавшись к щелям наблюдательного грибка. В шуме тринклера и ходовой он докричаться до водителя не мог, поэтому отдавал указания лампочной сигнализацией. Она не слишком надежная, оттого в танковых ротах выработался нехитрый код: похлопывание по плечам – поворот, по спине или затылку – трогай или тормози. Сейчас бронеход катился не быстрее пяти верст в час.

Узкий грунтовый проезд меж рядами низких одноэтажных домов назвать улицей можно лишь при большом воображении. С обоих сторон сточные канавы, для дождевой воды и канализации вместе. В большинстве окон даже стекол нет, там или пленки, или зияющие проемы. Крыши из черепицы, но не добротной, красной, как в родной Виктору Эдуардовичу Либаве, а из чего-то, напоминающего плохо обожженную глину. Двери сдвижные, остов из реек, обтянутый бумагой, – разве ж то двери? Особенно зимой.

Жителей не видать, попрятались. Однако брошенные как попало вещи, убогие постройки говорили о нищете столь безысходной, что диву даешься, как люди не сбежали отсюда куда глаза глядят.

Через полверсты дорогу преградила баррикада, которую танк не заметил бы, коль водитель не затормозил, подчиняясь толчку. За нагромождением барахла грозно выглянули две пушки, верно еще ядрами заряжаемые. А мелькавшие там мундиры явно не принадлежали японцам. Солдатики смело наставили штыки на танки, но выстрелов не последовало.