Александр Больных - Штык-молодец. Суворов против Вашингтона

– Нет, ваше сиятельство, – качнул головой Северьян, – я на дыбу не собираюсь.

– Вот и хорошо. Значит, он никуда не вернется, и никому ничего не расскажет. В конце концов, ехать ему обратно, почитай, через всю Европу, а дороги нынче опасные. Вон, даже в королевстве французском разбойники пошаливают. Говорят, недавно карету самого герцога де Лозена по дороге в Версаль остановили, да избавили его от лишних денег и перстней.

Северьян задумался ненадолго, потом тряхнул головой.

– Нет, ваше сиятельство, все равно не слишком ладно получится. Вдруг сыск учинят по причине телесного ущерба. Полиция французская хитра зело.

– Так никакого ущерба не будет, – ухмыльнулся Петр. – Давно пора попробовать нам машину электрофорную, которую господин Ломоносов смастерил. Уж такая хитрая, любой через минуту рассказывать начинает все без утайки. Михайла Васильевич настоящий талант, много полезного сделал! Да за одни ружья усовершенствованные ему памятник поставить следует. Ну и о нас позаботился.

– Элеф.. фор.. ный… Слово-то какое гадкое. Нет уж, ваше сиятельство, хочешь пробовать – пробуй сам, а я не буду. Я все по старинке привык, кнутом аккуратненько.

– Нет, Северьян, ты не прав. Наше сыскное дело тоже должно идти в ногу со временем, нельзя жить, как во времена Гостомысла.

Гость, слушая эти разговоры, обильно потел, но при этом цепко оглядывался, надеясь все-таки вывернуться. Увы, разговоры разговорами, однако Северьян быстро и надежно прикрутил его к стулу. А Петр тем временем изучал бумагу, которую выудил из кармана посланника, и мрачнел все больше. Потом пробормотал загадочно:

– Да, иным письмам лучше оставаться непрочитанными.

Когда из Сены выловили очередной труп, полицию это не заинтересовало. Неизвестный был хорошо одет, в кармане лежал кошелек с луидорами. Видимо, бедняга решил свести счеты с жизнью, мало ли что может толкнуть человека на отчаянный поступок.

Американский представитель в Париже доктор Бенджамин Франклин не представил королевскому двору верительных грамот по всей форме. Что поделать, американцы пока еще не обучились дипломатическому протоколу. Однако они ему и не требовались. Известный ученый, философ, писатель был восторженно принят парижским полусветом, но не светом. В Версаль его не приглашали, и министр иностранных дел де Вержен тоже избегал встреч, но фрондирующие аристократы охотно бывали у Франклина и зазывали к себе в салоны. А как известно, вся французская политика делается… сами помните где. И что бы ни говорили, даже истинному республиканцу льстило внимание старых дворянских родов. Люди зачитывались брошюрами, которые он печатал анонимно. Кстати, вы же не думаете, что их читали пекари и поденщики? Его чудаковатые очки и самый облик добродушного провинциального торговца не вызывали уже никаких насмешек, хотя ранее те же дворяне отзывались об американце весьма ядовито. Более того, когда однажды Франклин по простоте душевной впопыхах забыл надеть парик, над ним не только не посмеялись, более того: самые смелые парижские модники сами начали выходить в свет без париков!

Сам Франклин охотно принимал у юного маркиза де Лафайета, который прямо-таки рвался отправиться в Америку и выступить на защиту правого дела свободы. Смущало одно, уж очень молод был маркиз, попросту молокосос, ему ведь едва исполнилось девятнадцать лет, а он уже видел себя во главе победоносной армии и на меньшее никак не желал согласиться. Так что даже простоватый Франклин временами задумывался: а не движет ли юнцом обычное честолюбие? Не грезит ли он о лаврах Александра Великого, который уже в юном возрасте снискал славу победителя?

Гораздо более интересным было знакомство с немецким бароном фон Вальдау. Человек в возрасте, образованный, не без средств, и главное – так интересуется наукой об электричестве. Франклину доставляли истинное удовольствие вечерние беседы с бароном, это не утомительные приемы с глупой светской болтовней и кокетничающими барышнями. Барон оказался весьма сведущим в вопросах науки, он даже презентовал Франклину совершенно потрясающую книгу «Теории электричества, изложенные математически», написанную на хорошей латыни каким-то русским с совершенно непроизносимой фамилией. Хотя с другой стороны книга эта оскорбила Франклина до глубины души. Этот русский посмел опровергать его теории касательно северных сияний и других явлений, да еще подводил под свои опровержения математическую базу. Конечно, после того как в Петербурге поработал Леонард Эйлер, русские весьма даже цивилизовались, но все равно – удивительно и обидно. Хотя барон в этом, конечно не виноват, он хотел помочь от чистой души. А вдобавок он выказывает такое искреннее внимание ученым занятиям Франклина и помогает во многих делах. Кстати, барона рекомендовал и господин Бомарше, с которым у барона какие-то свои собственные тайны, но лучше в них не вмешиваться. Как бы удивился господин Франклин, если бы только узнал, что практически все, о чем они говорили, весьма скоро становится известно сэру Чарльзу Дженнингсу, который специально прибыл из Лондона, чтобы следить за американцами, обосновавшимися в Париже, хотя сам сэр Чарльз так и не узнал, от кого именно поступают сведения.

Во всяком случае, когда барон пришел в очередной раз, встретили его очень радушно. В этот вечер Франклин никого не ждал, и можно было посвятить все время ученой беседе без помех. Тем более что барон обещал какие-то новые сведения по природе электричества, а это очень интересовало изобретателя громоотвода. А вот и сам барон.

– Рад видеть вас, герр Франклин.

Ученый, философ, посол отвесил поклон настолько изысканный, насколько этому можно было обучиться в Америке.

– Я тоже рад, господин фон Вальдау. Вы принесли то, что обещали?

Фон Вальдау потряс увесистой сумкой.

– Не только то, что обещал, но даже больше. Впрочем, я сегодня рассчитываю поговорить не только о предметах научных, но также о вопросах политических. Мне интересно было бы послушать одного из представителей Нового Света. Ведь может случиться так, что там родятся новые идеи, которые способны двинуть вперед старушку Европу, которая, надо признать честно, несколько заскорузла в последнее время.

– Рад видеть среди просвещенных и благородных европейцев столь глубокий интерес к нашей борьбе, – обрадовался Франклин, не заметив, как холодно и неприязненно блеснули глаза барона. Впрочем, то была всего лишь мгновенная искорка.

Когда они сели у камина, барон достал из сумки тяжелую бутылку и предложил:

– Почему бы для начала не попробовать это великолепное вино. Оно веселит сердце и придает мыслям известную легкость, которая весьма способствует беседе.